Расщелина - стр. 3
В тайне от матери, он все чаще, рисовал в сознании картины из жизни родных, которых увы он уже не мог расспросить сам. Та жизнь была не его, а он стремился воссоздать то прошлое, которое благодаря своей пытливости и оживил. Теперь уже его, все больше влекло туда, и он все чаще просиживал у постели матери, слушая ее откровения.
Он многое узнал о бабушке; ее трудной и таинственной жизни в тайге, на забытом всеми хуторе староверов. Как она там оказалась и, что связывало эту мужественную женщину со старообрядцами, Павел не знал. Однако в рассказах, на первый взгляд откровенной с ним матери, он иной раз улавливал некую недосказанность или даже скрытность, которую немногим ранее совсем бы и не приметил. Не хватало вот только нити, способной связать то давнее время с его непутевым, по выражению матери, отцом. Не мог он нащупать истоков и причин жестокой ненависти к ним обоим, со стороны алчного и одержимого неясной целью, главы семейства. Ему, исходя из опыта совместно прожитых лет, отчего-то казалось, что не столь далекий по своей природе отец, был попросту не способен глубинно воспринимать суть разговоров и содержание смысла, какие велись в свое время между бабушкой и матерью. Но эти собственные домыслы Павел не считал основательными, так как совсем мало был знаком с обстоятельствами какие свели его родителей вместе. Он ничего не знал о той тревожной жизни, какой были обременены его скрытные родственники, а лишь смутно догадывался о существовании некой тайны между его предками. Отцу, видимо, хотелось знать больше; от этой недосказанности и все причины нескончаемых ссор в доме. Однако мать не считала нужным делиться важными для нее знаниями.
Павел понимал, что мать не совсем откровенна с ним. Ее мучил некий страх; и это была даже не боязнь за сына, и его будущее, нет – это была тревога иного рода… В истомленных терпением глазах больной и усталой женщины, не способной уже, ни хранить, ни скрывать секреты, потаенные в истерзанной душе; он видел решимость, когда чаша терпения переполняет края и дух стремит облегчить себя признанием.
«Чего она боится? – задавался вопросом сын, – ведь он у нее единственный; никогда не предаст и до конца останется с ней. Какая тайна не дает ей покоя?»
Не находя ответа, Павел продолжал ждать, участливо и бережно обращаясь с больной женщиной, а мать, по-прежнему, не доверяя ему свои секреты, хранила молчание. Иногда, когда Павлу удавалось ускользнуть от разъяренного отца, он звал на помощь соседей или, случалось, даже дежуривших неподалеку жандармов. Пьянчугу забирали…