Рассеянная жизнь - стр. 9
На рынке она покупала хлеб у одного-единственного продавца в центре длинного торгового ряда. В его лавочке на цепях висят старые медные подносы с выпечкой, на прилавке лежит хлеб из темноватой муки с красным перцем, обваленный в тыквенных семечках – твёрдая коричневая корочка и воздушная мякушка. Поль никогда не могла дотерпеть до дома, и, хотя ненавидела есть на ходу, обязательно отламывала кусочек, едва отойдя от прилавка. Сыром торгует парень, говорящий по-русски, зовут его Стас, он здоровается с каждым покупателем так, будто знает его сто лет, и уже со второго визита советовал: «Возьми в этот раз козий камамбер», а с четвёртого перестал пытаться и взвешивает ей «как обычно», из коровьего молока. В соседней эколавочке продают травяные чаи, а в самом конце ряда весёлые эфиопы предлагают свеженькую нану и луизу – ничего пикантного, всего лишь мяту и вербену, но как звучит! Параллельно идёт мясной ряд, там вместо асфальта между прилавков лежит красное покрытие, «это чтобы не видно было кровь», мило улыбалась Поль, сопровождая потрясённых туристов. Теперь, живя в Тель-Авиве, она встречалась с московскими друзьями чаще, чем в России – все приезжающие в отпуск старались написать ей и пересечься хотя бы за чашечкой кофе. Было какое-то особенное очарование в том, чтобы сидеть под чужим южным небом и видеть перед собой физиономию из другой жизни.
Поль вспомнила, как её однажды накрыло такое же совмещение реальности. Тогда она была ещё гостьей, но уже имела в виду переезд, и потому решила проверить, каково в Тель-Авиве в самую макушку июля, когда в тени чуть за тридцать, а на солнце все сорок. Набрала с собой невесомых вещей, но почти ничего из московского летнего не годилось для здешнего расплавленного воздуха. Удобнее всего оказалась юбка, прожившая на тот момент больше десяти лет, из тонкой ткани с ярким цветочным рисунком, с безразмерным поясом и потому подходящая к повзрослевшей талии. Полотнище юбки потихоньку начало ветшать и рваться, но краски не потускнели.
И однажды, когда Поль шла в этих обносках с рынка, с дерева на неё медленно спланировал цветок франжипани, белая звёздочка с желтой серединкой, гавайская красотка, прижившаяся в Тель-Авиве. Она задела подол, и Поль вдруг поняла, что абстрактные цветочки на ткани, это именно она, франжипани, а конкретно – плюмерия тупая (ничего личного, Pluméria obtúsa). И Поль на всякий случай прислонилась к выбеленной стене, потому что это же какой-то бред кислотный: орнамент перестаёт быть плоским, выдёргивает тебя из прохладной северной юности в субтропическую зрелость и швыряет прямо посреди дороги под солнце, какого ты в жизни не видала.