Размер шрифта
-
+

Рассекающий поле - стр. 44

Ближе к декабрю на спецкурсе по латинскому, куда ходила только часть группы, одна блондиночка подсела к нему сама. В ее лице, впрочем, было некоторое высокомерие, в тонкой извилистой улыбке пряталось нескрываемое снисхождение. Марина оправдывала его возрастом – она была на два года старше всей группы. Взрослая женщина могла себе позволить сесть с плохим, но единственным мальчишкой.

– Наверное, будешь отвлекать меня болтовней? – откинувшись, предположил Сева, когда она присела рядом за парту.

Ее натянутая улыбка стала шире, но подбородок чуть задрожал. Лобовые атаки были не ее стихией.

– Но поскольку ты симпатичная, я потерплю, – закончил Сева, нарочно не глядя не нее.

– Какая наглость! – наконец воскликнула она. – А если бы я была менее симпатичной, ты бы выгнал меня с позором?

– Как и многих до тебя, – подтвердил Сева.

– Это была уборщица. Зря обидел Евгению Михайловну.

Сева соскучился по этому легкому драйву.

– Какая у тебя необычная «ж», – произносил он, глядя на ее почерк через руку. – У меня, между прочим, тоже. При случае покажу тебе свою «ж».

– Буду польщена, – дрожал ее подбородок.

Он чувствовал, что остроты проходят. Но на этой стадии все могло и остаться. Было даже как-то странно примерять к себе эту высокомерную леди, сопровождавшую шуткой каждое суждение. Однако прямо на латинском она шепотом спросила:

– Когда ты покажешь мне свои стихи?

– Хочешь, сейчас одно прочту?

– Сейчас?

– Называется «Фонтан», – и Сева зашептал ей на ухо:

Мне не нужно ни одно твое подобье.
Если ждать тебя так всю жизнь – значит, проживу не зря.
Я оглядел трамвай, бульвар, автобус —
да, ты здесь. Куда же без тебя…
Я казался грязным от лишней прямоты.
Мы говорили, а снег не таял,
он тихо падал за окном, и ты
так часто отвлекалась.
У меня кости трещат от разрядов.
Капают в землю молнии с рук.
Мои глаза болят от единственного взгляда.
Я коснусь тебя лишь однажды и вдруг…
Казенный дом – и в свете отражений
мимо меня идет твое пальто.
Я ушел, но улицы в хаосе брожений
цветом твоей кожи окрасили бетон…
Фонтан воды из моего смеется горла.
У меня отколоты левая рука и нос.
Мы с тобой всегда ходили голыми.
Именно такими в мрамор нас заключила ночь.

– Всеволод, вы вообще слышите, что я вам говорю?! Может быть, вы выйдете наконец?

– Извините, Лариса Петровна. Да, я выйду – извините.

Сева принес Марине ворох стихов. В ответ она замолчала, даже перестала шутить. Садились рядом они редко – только два раза в неделю. Потом она принесла стихи и молча вернула. И Сева с готовностью сделался мрачным. В течение очередной пары не проронили ни слова. «Что я здесь делаю?» – вертелось в голове. Обернулся на нее не без злости:

Страница 44