Расколотый разум - стр. 7
На стене за столом старомодный плакат с горнолыжным курортом, на нем ярко-красными буквами написано «Шамони. Des conditions de neige excellentes, des terrasses ensoleillées, des hors-pistes mythiques». Мужчина и женщина в объемных костюмах времен начала века взлетели на лыжах в воздух над белым холмом, покрытым точками сосен. Причудливый рисунок, не фотография, хотя фотографии здесь тоже есть, висят справа и слева от плаката. Черно-белые. Справа – чумазая девчонка у полуразвалившейся хибары. Слева бесплодная земля, солнце только село за горизонт, и женщина, обнаженная, лежащая на животе и подпирающая руками подбородок. Она смотрит прямо в камеру. Я чувствую отвращение и отворачиваюсь.
Врач смеется и хлопает меня по плечу:
– Ты никогда не разделяла моих взглядов на искусство. Ты считала их вычурными. Энсел Адамс против канала Дискавери. – Я пожимаю плечами. Позволяю его руке задержаться на моем локте, пока он ведет меня к креслу.
– Я собираюсь задать тебе несколько вопросов. Просто постарайся ответить.
Я даже не считаю нужным как-то реагировать.
– Какой сегодня день?
– День-когда-нужно-сходить-ко-врачу.
– Хитрый ответ! А какой месяц?
– Зима.
– А нельзя ли поточнее?
– Март?
– Почти. Конец февраля.
– Что это?
– Карандаш.
– А это?
– Часы.
– Как тебя зовут?
– Ты меня оскорбляешь.
– Как зовут твоих детей?
– Фиона и Марк.
– Как звали твоего мужа?
– Джеймс.
– Где твой муж?
– Умер. Сердечный приступ.
– Что ты об этом помнишь?
– Он был за рулем и не справился с управлением.
– Он погиб в автокатастрофе или от сердечного приступа?
– С клинической точки зрения это невозможно определить. Он мог умереть от кардиомиопатии, вызванной дисфункцией митрального клапана, или же от травмы головы. Он в любом случае был на волосок от гибели. Коронер написал в заключении остановку сердца. Сама бы я написала не это.
– Наверное, тебе было тяжело.
– Нет, я думала о том, что в этом весь Джеймс: вечная битва между разумом и сердцем до самого конца.
– Ты не придаешь этому значения. Но я помню то время. Через что тебе пришлось пройти.
– Вот только не надо жалости. Я смеялась. Его сердце не выдержало первым. Его сердце! – Я и в самом деле смеялась. Смеялась на опознании. Такое холодное и ярко освещенное место. Морг. Не была в них с медицинской школы, всегда их ненавидела. Резкий свет. Страшный холод. Свет и холод и еще и звуки: туфли на резиновой подошве попискивают на плитке, словно крысы. Вот что я помню: Джеймс лежит в этом нескромно ярком свете, пока паразиты разбегаются.
– А теперь ты надо мной издеваешься. Будто бы я через это не проходил. – Доктор что-то пишет в медицинской карте. Он позволяет себе улыбку.