Рандеву с «Варягом». Петербургский рубеж. Мир царя Михаила - стр. 76
– Без трех минут, ваше императорское высочество, – говорит он, посмотрев на часы. – Время.
Я смотрю на свои часы, киваю.
– Да, время, Карл Иванович, пора. – И мы без особой поспешности, но быстро поднимаемся в вагон. Позади нас звучит команда поручика ахтырцев «По вагонам!» – он сейчас командует и за себя и за пребывающего в нирване лейб-кирасирского поручика Романова, которого как раз сейчас денщик наверняка укладывает спать, как дитя малое. Слышен топот ног, звяканье палашей, всё.
Охрана занимает один вагон впереди поезда, там лейб-кирасиры, и один вагон в хвосте – там ахтырские гусары. Стою у застекленной двери, держась за ручку. Стих шум голосов, лязгнули буфера, еще один гудок, тронулись! Перрон начал плавно уплывать назад, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Вот колеса застучали на стрелках, и всё, сонный Санкт-Петербург, столица Великой Империи, проваливается в ночную снежную тьму. Это только на часах утро, а в природе самая настоящая ночь. Это вам не Москва, господа, и не Киев. Тут всего один шаг до Полярного круга. Но зато летом – круглосуточный день, хоть вообще не спи.
А сейчас редкие огни скрываются в метельной круговерти, и кажется, что одна бесконечная снежная пустыня кругом, и наш поезд мчится из ниоткуда в никуда. Смахиваю с шинели начинающий таять снег и из прохладного тамбура прохожу в жарко натопленный вагон. В моем купе на столе стоит стакан с крепко заваренным горячим чаем. Есть чем согреться с мороза перед важным разговором.
Прихлебывая чай, снова вчитываюсь в телеграмму посланника Павлова. Адресована она его непосредственному начальнику, министру иностранных дел графу Ламсдорфу Владимиру Николаевичу. Но тот ее вряд ли получил. В связи с особой важностью дела Ники приказал всю корреспонденцию, и казенную и частную, поступающую из Порт-Артура и окрестностей, доставлять лично ему. А уж он сам будет тем цензором, который решает, кто и что должен знать. А ведь такое донесение милейшему Владимиру Николаевичу в руки передавать нельзя. Его от таких новостей и кондратий может хватить. Нет, хватит пить чай, надо пойти и побеседовать на эту тему с отцом Иоанном, уж больно все это странно.
Попросив Карла Ивановича оставаться и ждать меня, я собрал все телеграммы из Порт-Артура и Сеула и быстрым шагом направился к отцу Иоанну. Пастырь, когда я вошел в его купе, посмотрел на меня неожиданно живым и юным взором. Увидав в руках моих папку с бумагами, он тотчас отослал вон послушника со словами: «Молод ты еще, вьюнош, и любопытен, а дело сие государево, и не твоего ума. Иди, побудь у себя, почитай Псалтирь. Если что надо, я крикну». Потом вздел на нос очки в простой железной оправе и посмотрел на меня поверх них.