Радужная топь. Избранники Смерти - стр. 50
Но, видно, не так Судьба рассудила, не так в большой незримой книге Земли написано про нее, Агнешку. Выводил кто-то «дом», а получилось «дорога», писал «покой», а получилось «путь». Сворачивались пути-дороги то в хлесткий кнут, то в петлю-удавку. То расходились тропки вилами, то сходились вновь, связываясь в крепкие узлы. И неспокойно спалось на тех узелках. В любом дому засыпая, ждала Агнешка, что снова сгонит ее с места, поволочет в дорогу.
А теперь и дорога вышла вся. Агнешка тащилась по лесу, едва передвигая ноги. Словно кто водил ее кругами, не давая приблизиться к какой-нибудь деревне или выйти на просеку. Лес шумел, перекликался над головой птичьими голосами. К вечеру он приметно выстыл, и Агнешка, стуча зубами, уговаривала себя, что день, два – и снова встанет хорошая погода. Начнется второе короткое лето, прозванное в народе бабьим, и станет чуточку теплей. По теплой погоде и люди добрее и приветливее. Может, и не прогонят со двора, если попроситься.
Путь до Черны она знала хорошо, да только по дороге сперва идти побоялась, а потом и дорогу-то потеряла. Двигалась наугад, по солнцу. Раз или два повезло – и случилось ночевать в деревнях, забравшись на открытый сеновал. Но все чаще приходилось оставаться на ночь в лесу. Видно, и теперь придется.
Солнце давно село. Скатилось куда-то в ветви, пролилось медом на рыжую хвою.
Агнешка села на упавшее дерево, сорвала под ногами трилистник кислицы, пожевала. Лучше не стало. Напротив, от кислого сока живот еще настойчивее попросил еды. Агнешка знала травы, как никто другой, да только, сколько ни перебирай, какая травка для чего, а хлеба или мяса из травы не сделать, не выдоить ни молока, ни меда.
Она сжалась калачиком, стараясь уместиться на колоде, чтоб поднимающийся от земли холод не достал. Некстати вспомнились матушка, старый дом, в котором когда-то было так тепло. Материнские руки: «Не плачь, Ягинка». И это «Ягинка» потянуло за собой из памяти красивое лицо синеглазого мануса. Агнешке стало так жаль себя, что слезы встали в глазах.
Поверила. Словно вилами не учена. Захотел манус – и взял. Почуял, что сила возвращается, про душу живую, что ему доверилась, тотчас забыл. Только руки свои помнил. А потоком вернувшейся силы из Агнешки душу вышибло. Не приди за ней пес Проходимка…
От мысли о гончаке, оставшемся по ее глупости и неосторожности в Бялом, жалость к себе сменилась лютой виной. И вот тут-то Агнешка и заревела, захлебнулась слезами.
Матушку не спасла, возчика едва не погубила, пса, что так ей доверял, потеряла.