Радужная Топь - стр. 81
Казимеж сел на лавку, уронил голову на грудь. Но княжич оставался серьезен и спокоен.
– Не встанет, батюшка, – холодно ответил он, неторопливо приводя в порядок одежду. – Дадим вместо мануса трех, четырех палочников. Юрека, дурака твоего, отдадим. Пусть его князь радужной топи скормит… Не откажется Владислав от Эльки. У нее и род, и сила, и красавица любо-дорого. А если Владиславу не нужен здоровый, раз берет тех, кого другие не возьмут – калек, стариков, юродивых, – так и наловим мы ему юродивых. И среди них золотники и манусы встречаются. На свадьбу, за княжьей милостью да даровым угощением сброду в Бялое набежит – вот и пошли своих парней, нахватают тебе увечных вроде меня.
Якуб горько усмехнулся, видя, как вскинулся на его слова отец.
– Да что там, сам бы пошел. Недобрала меня топь, авось вторым свиданием насытится. Но Владиславу, верно, сила нужна, и я ему негоден…
Казимеж хотел было снова обнять сына, но княжич отстранился, отвел отцовские руки, потуже затянул белый плат на лице – только сверкали в прорезях холодным огнем глаза.
– Не жалей, лучше посылай дружинников да готовь кошелек. А на меня не смотри. Сам бы на себя не смотрел. Но это пройдет, батюшка. Как пойдешь, девку кликни, в спальне прибрать надо…
Якуб широко улыбнулся отцу, и на сердце Казимежа потеплело. Подумал, что надо бы девке, той, что с красными щеками выбежала, денег дать да велеть ситцу на сарафан отрезать, чтоб чаще у княжича в спальне прибирала.
Верно подсказал сын. Авось сгодится Владиславу вместо мануса, полумертвого после отповеди, скажем, старый пройдоха-словник… Славно врал, что все ладно будет, а глаза-то лживые, песьи – так и бегали… Вот и пригодишься, плешивый проныра…
Казимеж потрепал сына по плечу и вышел. Девка жалась за углом, думала, проскочит старый хозяин мимо, не заметит. Заметил князь, подошел, поднял резво рухнувшую на пол девку за мягкие плечи, взял пальцами за подбородок, заглянул в лицо. Хорошая была девчонка, молоденькая, простенькая. С темно-серыми, покорными, как у коровы, глазами. Вроде из Элькиных девок.
– Так-то ты от госпожи бегаешь? – с напускной строгостью спросил он. Девчонка потупилась, и румянец на свежих, пушистых, как бархат, щеках из алого сделался едва ли не свекольным.
– Иди в покоях у княжича прибери, – усмехнулся Казимеж. – А потом к хозяйке воротишься, скажешь, князь с порученьем на рынок посылал…
– Не гневайтесь, господин, – прошептала, не поднимая глаз, девка…
24
– Вернусь…
Нежно звенел девичий голос. Ворвавшийся в открытое окно ветер подхватил короткое слово, завертел, покатал на влажном языке. Усмехнулся. Воздух отяжелел, как набухшая молоком грудь кормилицы. Вдалеке над верхушками елей клубилась, наливаясь свинцом, туча.