Радужная пандемия - стр. 23
Скорее всего, их родители на казни водили, а вот меня ни разу, даже по телевизору смотреть не разрешали.
В тот миг, я всерьёз поверила в то, что всё по-настоящему. Сейчас меня распластают на холодном ритуальном камне, зафиксируют лодыжки и запястья грубыми ремнями и станут резать по кусочкам на потеху толпе.
Я обмочилась. По ногам стекало тёплое и резко-пахнущее, колготки прилипли к коже ног, а толпа уже не просто хохотала, она выла, бесновалась в диком экстазе, глядя на унижение другого человека, упиваясь его слабостью и беспомощностью. Двоечники и хулиганы, всеми презираемые зубрилки и подлизы, неряхи и тупицы, все они в тот момент чувствовали себя сильными, могучими и смелыми. Ведь это не под ними растекается вонючая лужица, и не на их головах красуется мусорное ведро. Минуты счастья, минуты довольство собой, минуты ощущения безграничной власти над раздавленным, сломленным существом, как же они коротки, но как сладки!
Надо ли говорить о том, что вернулась я домой грязная, оборванная в засохшей крови и синяках? Родители в случившемся обвинили меня, прочитав долгую лекцию о том, что нужно уметь договариваться с людьми, а не решать проблемы с помощью кулаков, о том, что я -девочка, а девочки не должны драться. Оказалось, я- эгоистка, у меня отвратительный характер, но они прощают меня, словно мне было дело до их прощения. Хотелось упасть на кровать в своей комнате, пореветь в подушку, зализать раны. Или с начала смыть с себя кровь, грязь и мерзкий запах мусорного ведра? Но нельзя. Я должна была выслушать всё, что родители мне скажут, стоя перед ними, опустив голову. А лекция о послушании, добродетели и прилежании длилась, длилась и длилась, и не было ей ни конца, ни края.
Спала я беспокойно, то погружаясь в кошмар, где меня вновь и вновь казнили, занося над головой огромный окровавленный топор с тупым лезвием, то просыпалась, таращась в душную тьму своей комнаты. Вынырнув из очередного, такого реалистичного кошмара, я поняла, что так больше не может продолжаться. Нужно было что-то делать, иначе, я умру. Они, чувствуя свою безнаказанность, будут издеваться надо мной, пока не убьют или не сведут с ума. Ведьма, лишённая дара, слабая, болезненная, да ещё и в кофте с маминого плеча, в маминых же туфлях, набитых ватой, чтобы не спадали, в старых колготках, пузырящихся на коленях – самая идеальная жертва. Кто за неё вступиться? Кто станет с такой дружить? Магов осталось мало, почти всех истребили, а те, кому посчастливилось остаться – обречены на одиночество. Но я лишённой дара не была. А записи в паспорте и личном деле – всего лишь записи. Да здравствует её величество коррупция и подкупность инквизиторов! Ради этого можно и в старых шмотках походить, и помёрзнуть в осенней куртёнке зимой.