Радуга взаимности - стр. 11
И послал же Бог мне эти глазища. Иногда становится невозможно вести урок, приходится постоянно контролировать свой взгляд, потому что никто так жадно не ловит мои объяснения, как она. И мне хочется объяснять урок ей одной. Я польщен ее любовью, я чувствую, как наполняюсь жизнью от этих глаз, но меня беспокоят пересуды, уже вовсю идущие по школе. Не хватало еще в тюрьму попасть за совращение малолетки. Я намерен сделать карьеру и не отступлюсь от этого. Но и обижать Олесю не хочется, потому что (боюсь даже подумать), когда ее нет в школе, я испытываю некий эмоциональный голод. Этот взгляд со второй парты здорово поднимает мою самооценку. Высокая, стройная блондинка с чуть волнистыми волосами и серыми, почти голубыми, глазами; рассудительная, начитанная, немного замкнутая. Она стала для меня любимой ученицей. Так что пусть себе любит, мне не жалко и даже приятно. Только вот в последнее время я стал вспоминать о ней, находясь вне школы… Вот это настораживает.
Январь 1996 г.
Павел Иванович смотрел на Олесю, которая что-то быстро писала в тетради, и невольно любовался ею. С недавних пор он ловил себя на мысли, что слишком часто и неправильно о ней думает. Мысли были приятные и игривые, весело текли звенящим, сверкающим ручейком, щекотали давно отлюбившее сердце и возвращали юность. Будучи человеком рассудительными и логичным, имея привычку добираться до сути вещей, а не плыть по течению, Павел понимал: пора останавливать этот поток, иначе он превратиться в бурную горную реку, чего нельзя было допустить ни при каких обстоятельствах. Чувства Павла к Олесе горели ослепительным, беспощадным пламенем, скрытым под толстым-толстым слоем льда, и растапливать этот лед было непозволительной роскошью. Глубоко страстный в душе, он мастерски умел скрывать свои чувства от посторонних, ему были чужды любые сантименты и романтические слабости. То, что происходило с ним сейчас, несколько выбивало его из привычного ритма жизни, от чего на сердце становилось горько, и радость сменялась отчаянием – чувством, дотоле не ведомым и поэтому пугающим.
Дети писали самостоятельную работу. Олеся подняла голову, сосредоточенно и немного щурясь, посмотрела на доску, боковым зрением зацепив взгляд учителя. Павел Иванович встал и вышел в лаборантскую, пытаясь скрыть волнение и заглушить неловкость ситуации, опасаясь, что девушка могла прочитать его мысли. Обладая поистине рентгеновским взглядом, он полагал, что и другие люди были наделены этим свойством.
Учитель не опасался оставлять класс без присмотра. «Кому нужно списать, сделают это и при мне», – на этот счет он особо не обнадеживался, с поличным никого не ловил, изредка делая замечания бесцеремонным ученикам. Сейчас, сидя в лаборантской, он пытался привести в равновесие эмоции, с каждым днем захватывающие его с новой силой. «Она добросовестная, прилежная ученица, поэтому меня так тянет к ней. Открытая, с доброй душой. Ничего большего. Она не может мне нравиться как девушка, потому что это невозможно. Этого не может быть, потому что не может быть никогда», – размышлял Павел. Глагол «влюбился» он даже в мыслях произнести боялся, а прилагательное «любимая» употреблял исключительно со словом «ученица».