Радуга тяготения - стр. 25
Тут медиум прерывается, на миг умолкает… один стон… тихий, отчаянный миг.
– Селена. Селена. Значит, ты ушла?
– Нет, дорогой мой, – ланиты ее исчерчены пролитыми слезами, – я слушаю.
– Это хозяин. Все здесь проистекает из одного затруднения – хозяйского контроля. Впервые он был внутри, понимаешь. Хозяин помещен внутрь. Нет больше нужды страдать пассивно от «внешних сил» – слушаться любого ветра. Как будто… Рынку долее не нужно управляться Незримой Дланью, ибо он может создавать себя – собственную логику, импульс, стиль – изнутри. Поместить хозяина внутрь – значит подтвердить то, что уже произошло де-факто: вы отказались от Бога. Но обрели иллюзию грандиознее и вредоноснее. Иллюзию хозяйского контроля. «А» может делать «Б». Однако это ложно. Совершенно. Никто не способен делать. Все только случается, «А» и «Б» нереальны, это имена частей, которым до́лжно быть неразделимыми…
– Очередная успенская чепуха, – шепчет дама, скользя мимо с докером под ручку. На ходу мешаются ароматы дизтоплива и «Sous le Vent»[12]. Учуяв довоенный парфюм, поднимает голову Джессика Одетт, юная румяная девица в форме рядового ВТС, хмм, платьице, прикидывает она, – 15 гиней и кто знает, сколько купонов, вероятно – из «Хэрродза», и на мне сидело бы получше, в этом она тоже уверена. Дама, вдруг оглянувшись через плечо, улыбается: вот как? Черт, неужели услышала? В таком месте – почти наверняка.
Джессика уже долго стоит у спиритического стола, сжимая в кулаке пучок дротиков, которые от нечего делать надергала из мишени на стене, склонила голову, бледный загривок и верхний позвонок проглядывают между коричневым шерстяным воротником и русыми волосами чуть посветлее, что ниспадают по щекам. Латунные горлышки и грудки согреваются от ее крови, дрожат в кулачке. Приручая их оперенные кресты, гладя их кончиками пальцев, она и сама будто соскользнула в какой-то неглубокий транс…
А снаружи, накатывая с востока, несется приглушенный взрёв еще одной ракетной бомбы. Стекла дребезжат, полы содрогаются. Чувствительное пламя ныряет в укрытие, тени по столу пускаются в пляс, сгущаясь к соседней комнате, – затем пламя подскакивает – тени снова втягиваются в себя на целых два фута – и исчезает совершенно. Газ шипит в сумеречной комнате. Милтон Мракинг, идеально сдавший «треножники» в Кембридже десять лет назад, бросает свою стенографию и встает вырубить газ.
Похоже, Джессике выпал подходящий момент кинуть дротик – всего один. Волосы вразлет, груди великолепно подскакивают под лацканами плотной шерсти. Свист воздуха, дыц – в липкие волокна, в яблочко намертво. Милтон Мракинг воздевает бровь. Разум его, вечно собирающий соответствия, полагает, что нашел еще одно.