Радуга тяготения - стр. 139
А вокруг другие плескались, любили друг друга, произносили комические монологи, быть может, это его друзья – да, это ж Сигги проплывает по-лягушачьи, мы его дразнили «Троллем», ни на сантиметр с тех пор не подрос… когда мы бежали домой вдоль канала, спотыкались и падали на самый твердый булыжник на свете, и просыпались по утрам, и видели снег на спицах фургонных колес, пар из ноздрей старой кобылы…
– Лени. Лени. – Волосы Рихарда откинуты назад, тело у него золотое, склоняется, чтобы извлечь ее из затуманенной ванны, усадить с собою рядом.
– Ты же вроде… – она растеряна, не знает, как сказать. – Кто-то мне говорил, что ты не вернулся из Франции… – Она не отрывает взгляда от своих коленок.
– Даже французским девушкам меня во Франции не удержать.
Он по-прежнему здесь – она чувствует, как он пытается заглянуть ей в глаза, – и говорит так просто, такой живой, уверен, что французские девушки наверняка убедительнее английских пулеметов… она знает, полнясь плачем по его невинности, что не мог он ни с кем там быть, что французские девушки для него по-прежнему – прекрасные и недостижимые агенты Любви…
В Лени теперь не видно никакой долгой службы, ничего. Она – то дитя, на кого он смотрел через парковые дорожки, кого встречал, когда она трюхала домой по gassen[83] в буром, как горбушка, свете, лицо ее, тогда еще довольно широкое, опущено, светлые брови обеспокоены, за спиной ранец с книгами, руки в карманах фартука… какие-то камни в стенах были белы, словно клейстер… может, она и видела, как он шел навстречу, но он был старше, вечно с приятелями…
Теперь все при них уже не так буйствуют, больше почтения, даже робость, они счастливы за Рихарда и Лени.
– Лучше поздно, чем никогда! – пищит Сигги своим голоском пришпоренного карлика, вставая на цыпочки разлить майское вино по всем бокалам.