Радости Рая - стр. 24

Так как между мною и Лиз и между нами и Гаргантюа ничего не находилось, мы вскоре все трое встретились на острове Кауаи в атмосфериуме на глубине примерно двадцать метров ниже уровня моря. Широкая прозрачная стена из бронированного стекла отделила океанские глубины от уютного подводного номера пятизвездочного отеля. Освещенные сквозь прозрачные стены изнутри, подводные кубатуры бездны, начинающейся сразу за этими стенами, были наполнены подвижной жизнью метафеерической расцветки. Все эти Кандинские, Малевичи, Моранди и прочая шантрапа были жалкими побирушками у дверей свадьбы, которую справляли наяда Абстрактная живопись с тропическим Нептуном. Подводный отель был построен по принципу устричной банки, повешенной на мощные железобетонные крюки, вбитые в отвесную базальтовую стену, уходящую на всю глубину тихоокеанской пропасти – в само изначало неподвижности времен. А наверху, на том уровне моря, где висела хрустальная шкатулка атмосфериума, лепились к отвесной стене коралловые рифы самых причудливых форм. В ложбинах и выемах рифов медленно летели, облеченные в рамочки собственных контуров, миллионы шедевров мирового значения, каждый из которых имел авторство, название и кодовый номер в каталоге вселенской Выставки Абстрактной Живописи – ВАЖ.

Я обсуждал с Лиз вопрос о помрачительных изысках стилей и подходов в подводной живописи рыб, моллюсков и медуз и, посадив голую Ричмонд себе на закорки, расхаживал вдоль стеклянной стены туда и сюда, словно по выставочному залу, неспешно рассматривая с профессоршей живые шедевры, подплывавшие совсем близко к прозрачной стене. Вылупив радужные, в золотых кольцах, агатовые глаза, экспонаты выставки разглядывали нас самих. Меня с сидящей на мне, обхватив мой торс здоровенными ногами всадницы (у Лиз Ричмонд была собственная верховая лошадь), – меня с моей научной сотрудницей ничуть не удивляло то, что рассматриваемые нами красивые картинки сами внимательно рассматривают нас, принимая, очевидно, также за какую-нибудь сюрреалистическую бредятину.

В те дни нашей совместной работы по феноменологии чудовищ планеты, которым ничто живое не могло быть угрозой, и наоборот – все живое вокруг могло быть их пищей, – в те три очень насыщенных открытиями гавайских дня мы с Элизабет Ричмонд, то и дело научно вторгаясь или исторгая друг в друга, друг друга, громоздясь друг на друга аргументально, пирамидально, синусоидально, мы сделали фундаментальное открытие: самая великая радость состоит не в том, что ты самый великий на свете монстр и тебе никто не страшен, никто тебя не съест, а, наоборот, ты можешь съесть любого. Нет. Мы с Лиз очень старались – и открыли, что не в величии и величине причиндалов причина райских блаженств. Вот ты тактильно пытаешься, орально стараешься и почти сводишь воедино результаты многочисленных опытов и лабораторных поз, – но вдруг все это лопается, как воздушный шарик, а истина райского блаженства, словно озорная нимфа Эхо, подает свой отдаленный голос совсем с другой стороны. Мы поняли – я понял, и она поняла, – что научное познание райских блаженств происходит не в лабораториях, а в местах, весьма отдаленных от научных институтов и мозговых центров.