Работорговцы. Русь измочаленная - стр. 55
Водяной директор замер, как мышонок под веником. В кабинете аж звуки с улицы перестали доноситься.
– Поссорился с Водяным царём?
– Нет, нет, – скороговоркой отозвался директор, он совершенно не держал взгляд.
– В чём помеха? – испросил Щавель, выждав. – Кто не пускает?
– Едропумед… – выплюнул директор, будто стыдливо сквернословил.
– Это что?
– Ростовщик.
– Есть такой богатей, – пояснил Карп. – Едропумед Одноросович Недрищев. Деньги даёт в долг под проценты кому ни попадя, однако ухитряется исправно взимать долги, потому не прогорел. Хитрый как лиса. Весь город своей паутиной оплёл.
– С караваном это как связано? – задал Щавель вопрос директору.
– Брали в рост. Купцы. Много лет, – директор заёрзал, ещё быстрее закрутил пальцами. – Многие, многие брали, проценты наросли. В этом году Едропумед Одноросович сказал, что ждать не будет. Пока там прибыль с Новгорода вернётся… Больше не может ждать. Ему сейчас средства понадобились… Его приставы аж с бедняков собирают. Вот он товары и арестовал.
– Товары арестовал? – протянул Карп в некотором обалдении.
– Ты здесь директор, – отчеканил Щавель. – Договориться с ростовщиком мог. Нельзя торговлю в Великом Новгороде подрывать, а ты подрываешь.
– Едропумед Одноросович кредиты на строительство даёт, – на городского главу было жалко смотреть. – С его денег поддерживаем в порядке основные коммуникации.
– А сборы как же? – удивился Щавель. – Вам для этого дозволено взимать в городскую казну подати с купцов.
– Сборы идут на покрытие задолженности по предыдущим кредитам.
– А вы берёте всё новые?
Директор обречённо кивнул.
– И проценты по ним растут, – заключил Щавель.
Директор затряс головой.
– А когда совокупная величина приблизится к оценочной стоимости коммуникаций, ростовщик их себе в личную собственность заберёт? – ядовито осведомился Карп.
– Сколько лично ты ему должен? – ледяным тоном осведомился Щавель. – Меня не интересует, сколько ему должен город, меня интересует, сколько ты брал для себя.
От услышанного гости переглянулись. Литвин с удивлённой улыбочкой, Карп злорадно, а Щавель испытующе, словно дистанцию мерил.
На постой расположились в бараках льняного завода практически за городом. Витязи не должны были смущать обывателей, да и не находилось возле центра свободного места для каравана. Вышний Волочёк был запружен понаехавшими купцами, гребцами, водоливами, коноводами, бурлаками и сволочами, не считая самих горожан, коих здесь проживало немало. Город пучило. Он зрел, как нарыв. Человеческий гной копился в нём, не находя выхода. Резался по кабакам ножами, в кости и карты; ещё немного, и неминуемо должен был прорваться пожарами, грабежами и пьяным разгулом озверелой от скуки толпы.