Работорговцы. Русь измочаленная - стр. 15
– Отчего же у нас такой айран не делают? – спросил Михан.
– Особенности потребления обусловлены культурными различиями, основанными на традициях, происходящих от национального менталитета.
– Ну да… И чего?
– Это значит, что бухарики пьют айран, а мы рассол огуречный или капустный либо простоквашу.
Под эти разговоры Щавель отбился. Метаксы было употреблено не так много, чтобы утром посылать за рассолом, но мысль об айране не шла из головы. Отведать бухарский напиток казалось дело нетрудным, требовалось раздобыть ковш воды и щепотку соли. Щавель промучился полночи, но всё-таки поднялся, вроде как в сортир, однако на обратном пути решил заглянуть в трапезную, там всегда кто-то есть.
Заполночная гостиница жила своей жизнью. В коридоре сновали тени, слышались шепотки на неведомом говоре, пахло жареным и странной гарью. Щавель наткнулся на оборванца. Пролаза держал перед собой обрубок сушёной руки, в окостеневших пальцах которой потрескивала чадная свечка.
– Спи! Спи! – зашептал оборванец, тыча в непокорного постояльца мумифицированным подсвечником.
Щавель крепко завернул ему в челюсть. Оборванец грохнулся кулём, сухая рука отлетела под стену, свеча потухла, лишь грубый фитиль продолжал тлеть.
На шум из соседнего нумера выглянули двое. Один с мешком, другой с коптилкой вполне заурядного вида. Мешочник оставил добычу, выдернул из-за пояса дубинку. Щавель прыгнул, едва не порвав в шагу портки. Левый кулак вбил рёбра в самое нутро татя. Он выронил дубинку, согнулся. Подельник, не выпуская коптилки, схватился за нож. Пальцы Щавеля крепко обвили запястье, придавив к поясу. Вор изо всей силы боролся, не думая, однако, бросать коптилку, исправно держа её в другой руке на отлёте. Щавель отобрал нож, он был широкий и кривой, будто кусты подрезать. Этим садовым ножом Щавель в одно движение перехватил вору горло.
Глиняная коптилка упала, разбилась и погасла. Щавель ринулся в номер, предчувствуя нехорошее, ведь парни должны быть давно на ногах, а они дрыхли, и разбудить их оказалось невозможно даже тряской.
«Хитрый огонь!» – сообразил Щавель. В распахнутое окно попадало немного ночного света. Щавель схватил крынку, вышел в коридор. Хрипел, как зарезанная свинья, умирающий, да внизу топотали бегущие тати. На полу красной точкой тлела колдовская свеча. Щавель вылил на неё крынку. Уголёк погас. Всё в гостинице разом пришло в движение.
– Подъём, парни! – предупредил Щавель о своём появлении; Жёлудь уже поджидал гостей возле притолоки с ножом наготове.
Коридор наполнялся растревоженным людом. Многие постояльцы обнаружили пропажу. Мигом стало светло.