Работорговцы. Черный пролетарий - стр. 57
– Я буду в кабинете, никуда не уйду, – предупредил Князев, старающийся загладить нечаянную вину. – Если что, параша под умывальником.
Он быстро вышел. Половицы скрипели под каблуками особенно громко – напиток Силы подействовал на хозяина Централа, но иначе. Тихо прикрыл дверь, подтянул для плотности. Шаги за стеной проследовали к столу. Проехали по полу ножки кресла. Начальник звучно опустил чресла и глубоко вздохнул.
Щавель накрылся с головой козырным одеялом и почувствовал себя в вехобитском зиндане. От одеяла пахло карцером и могилой. Вынырнул обратно.
«День псу под хвост! – подумал он. – Железячники разбегутся же! Но перед личным составом показываться в таком виде нельзя. Угостил ты меня, Воля Петрович, гнида казематная, злой и нелепый сотрудник ГУФСИН, отравившийся чужой кровью. Квачом (может, сноску? Нельзя сноску, отвлекает.) тебе помойным из параши бы по рылу навернуть за такие дела, чтоб ты сам отнёс свой матрас на обиженку. Петух, на добре протух! Что это? Откуда оно у меня?»
Щавель замер. Его продрал озноб.
«Убивает меня это место, – ужаснулся он. – Я уже сам не свой. Надо срочно валить отсюда, но как? Я таким перед людьми показаться не могу. На больничку надо, там лепила поможет чем-нибудь».
Щавель сбросил одеяло, сел. Накинул портянки на голенища, сунул ноги в сапоги. В нутре нехорошо нарастало сырое и студёное. Поднялся, зашатался.
«А дальше смерть?» – предположил старый лучник. Его разом всего целиком прошиб холодный пот.
С трудом переставляя ноги, подошёл к умывальнику, зачерпнул воды из кадки, осушил полковша. Полегчало. Дёрнул дверь, ввалился в кабинет, цепляясь за притолоку. По оторопевшему лицу Воли Петровича определил, что дело худо.
– В санчасть тебе надо, боярин, – моментально сориентировался начальник тюрьмы. – Идём, провожу.
По коридору Щавель прошёл сам, но на лестнице его круто повело. Шатнулся, и Князев подхватил под руку. Хозяйский хват был такой, словно локоть зажало расщеплённым деревом. Через несколько шагов Щавель почувствовал, что ступает увереннее, словно ноги сделались из лучшего басурманского чугуна, они крепко придавливали ступени. От тюремщика исходила та самая нутряная сила, дух которой он обещал, предлагая «Горе арестантское», и действительно обрёл, но почему-то лишь сам.
На галерее больнички была открыта дверь всего одной камеры, где содержался Мотвил и смиренно выполняющий роль сиделки вольный лепила. Когда Щавель переступил порог, обитатели хаты повели себя по-разному. Альберт Калужский подорвался со шконки и шагнул навстречу, обеспокоено вглядываясь в нового пациента, а слепой шаман съёжился и, по мере приближения Щавеля, отодвигался по стеночке всё дальше, пока не сел на подушку, будто старый лучник толкал перед собой невидимый пузырь, выдавливающий чародея упругим боком.