Раб лампы - стр. 6
Носков у Серёжи не было.
– Привет, ты меня помнишь? – подлетел он ко мне.
Если бы он выглядел так же, я бы его запомнил. Но не запомнил, в чём признался как можно суше.
– Я же художник из «Комсомольца»!
И тут я вспомнил, как гостил у друзей-однокашников в самой популярной тогда в Ростове-на-Дону газете. Меня действительно знакомили с редакционным художником.
Его представили как любимца редакции.
В частности, он прославился тем, что, получив на оформление макет очередного номера, в задумчивости изрисовывал его умопомрачительными трицератопсами, известными в средневековой Франции как дракон Тараска.
Номера были, как правило, очень взвешенны и выдержаны в духе перестройки, происходившей тогда на местах. Тараски же были все в лишаях.
Помню, меня поразило, как мастерски были выписаны простой шариковой ручкой эти самые лишаи.
– Возьми меня на работу.
– Куда?!
– На телик. Иначе я сопьюсь.
От такой наглости я даже отпустил талию своей спутницы.
– А ты работал на телевидении?
– Никогда в жизни! – гордо объявил Серёга.
– А ты знаешь теледизайн?
– А что там знать?
Что-то меня заставляло с ним говорить.
– Хорошо. Нарисуй мне ведение.
– Что, пардон?
– Нарисуй мне кадр с ведущим и логотип нового канала. Нарисуешь – возьму.
– И всё, что ли?
– И всё.
Единственное, что он ещё спросил, это какой именно нужно нарисовать кадр и как называется канал.
Я сказал, что канал четвёртый, а кадр нужен любой, только чтобы с диктором.
Мы распрощались, крайне довольные собой.
Он был рад, что это «и всё». Что так легко можно устроиться нынче на, как он выразился, «телик». И что сроку на такую ерунду дают целую неделю.
Я же остался доволен собственными сдержанностью и гуманизмом по отношению к землякам. Хотя, если честно, гуманизма с моей стороны было немного. А только сплошное иезуитство.
Знал ли этот человек с голыми щиколотками, как годами устраиваются в «Останкино» выпускники Суриковки, как потом годами лепят из папье-маше шляпки мухоморов для детских передач, потихоньку спиваются и ждут, чтобы кто-нибудь хоть на пушечный выстрел подпустил их к настоящей работе? Знал ли он, что стоит за незатейливой фразой «нарисовать кадр»?
Поясню.
Телевидение – это иероглиф. В нём есть семантика, но важна и каллиграфия. Вот почему теледизайнерам платят несусветные деньги. Эти-то деньги и не дают покоя обитателям пропахших масляными красками и дешёвым порт-вейном подвалов, размалёванных под студии.
Ко времени встречи с Серёжей я уже мало-помалу на-учился разговаривать с ними. Как только у меня на пороге вырастает очередная фигура с живописным шарфом и непомерной папищей подмышкой, я первым делом прошу нарисовать мне кадр. Шарлатан отличается тем, что тут же рисует студию с высоты птичьего полёта.