Пытаясь проснуться - стр. 19
И все чаще и чаще Вощагин думал о двуединой сущности человеческой жизни: жизни тела и жизни духа. Дух без тела – что день без солнца; без тела – что ночь без электрического света. Но и тело без духа – разве не призрак? Разве не бродит оно, покорное смерти, в черных дорогах запекшейся крови, меж изуродованных трупов, – разве не ищут они жадно друг друга, чтобы слиться в последнем страшном экстазе?
В короткое время, проведенное в Москве, Вощагин успел полюбить ее угрюмую красоту. Широкая, как поле, лежала она под ним, засыпанная огненными цветами, зловещими и прекрасными, как таинственные белые лилии, что ночью цветут в пруду у старой мельницы. Ночью вода там черна, как душа преступника, а днем она ослепляет взор своей голубизной и радостью жизни.
И как прежде, и теперь он думал о тайне, связанной с жизнью и смертью Ивана Москвы. Смутным и тяжелым воспоминанием мелькал перед ним образ этого человека, схоронившего себя в башне, – образ, в котором смешались и трагедия личности, и трагедия народа.
Тридцать лет тому назад, от 1912 года, записано было в «Книге Живота моего» о некоем Иване Москве. Был он человеком барина Куракина, поселившегося в Москве на Девичьем Поле. Был он женат, и была у него дочь, окрещенная Машей. Потом Иван Москва поселился на одном из кладбищ, на Ваганькове, и стал хоронить своих умерших друзей. Стал он ходить на кладбище ночью, когда кладбище затихало и редела толпа, и ходил один, без свечи, в черной рубашке. И погребальные его обряды были так же необычны, как и его жизнь. Никто не видел, как он рыл могилу, как опускал гроб в могилу и как замуровывал могилу. Но многие видели, как ночами, босой, в рубашке, запачканной землей, он ходил около могил и разговаривал с умершими.
Многие вспоминали потом, что в ночи, когда кладбище затихало, им чудился запах ладана и слышалось странное пение, – но одни говорили, что слышали они голоса птиц, приветствующих восходящее солнце, другие слышали чтение Ивана Москвы, третьи слышали «Черную Марию» – магическое заклинание, спасающее от смерти.
И многие, очень многие после этого стали бояться Ивана Москвы. Боялись его черной тени, которая появлялась на мрачном лице, искаженном смертью, боялись его холодных пальцев, запачканных землей, и самой земли, которая притягивала к себе труп, словно черная дыра. А ночью, когда башня терялась во мраке, к вою ветра и людским стонам примешивался скрип гроба, двигаемого по узким рельсам. И кто слышал этот скрип, тот никогда не забудет его.
В этот день Вощагин закончил работу в полдень. Он умылся и сел за стол, чтобы написать обычный рапорт в управление. Но ему не сиделось. Он прошелся по территории, разостлал на столе карту, взял мел и стал чертить план нового заграждения, придуманного им на основе сообщений воздушной разведки.