Пыльные Музыри - стр. 24
…В гости приезжает старенькая мамина тётка и учит разным полезным вещам. Например, обнаруживает в чулане чёрный кусок гудрона: им отец сучит дратву для подшивки валенок. Тётка называет гудрон – варом. Откалывает кусочки: места сколов блестят, как чёрные зеркальца. Размягчив «вар» сливочным маслом, его можно жевать.
У Веры одна сестра и четыре брата. Тётка объясняет: парень – от слова «парить»: беречь, лелеять. А девки («депки») – отрезанный ломоть. Депки – щепки, парень – корень.
– Депки-щепки, депки-щепки! – приплясывают братишки.
– Мам! – бегут дочери к матери за защитой. – А чего они дразнятся?
– Не щепки, не щепки, – утешает мать. – Тётя старорежимная, не слушайте её.
…В универмаг привезли золотоволосую куклу Лёлю. Девчонки стоят у прилавка как приклеенные. Не могут оторвать зачарованных глаз от коробки с красавицей, от её пышных золотых, с искрой, волос. Если потянуть за ниточку с пуговкой, торчащую из тёплой целлулоидной спинки, Лёля мяукнет: «Мя-мя!».
– Три рубля! – в ужасе говорит мама. – Что скажешь, отец?
– Деньги на ветер. Баловство. Сшей ты ей куклу, давно ведь девке обещала.
– Ага, сшей. У меня не десять рук. Тоже не баклуши бью.
Сейчас перепалка наберёт громкость, окрепнет. Зазвенит мамиными слезами, загудит отцовском раздражением, перерастёт в ругань. Вера поворачивается и уходит.
А наутро на подушке – кукла Дунька! А как ещё назвать тряпичную куклу? Болтаются несуразно длинные руки и ноги. Вместо волос: пришитый, разрезанный на полоски лапшой и связанный в косички старый чулок. На круглом лице химическим карандашом нарисована весёлая рожица. Ах ты, моя ненаглядная Дунечка!
В первую же баню рожица размазывается в красно-синее, как у пьяницы соседки, пятно…
***
А вот солнце припекает Верке макушку. Она стоит, прижавшись к воротам, сунув нос сквозь рейки. Всматривается в дорогу: не появится ли на ней самая родная на свете мамина фигурка?
Веру отвезли в лагерь сразу на две смены, чтобы не возиться. «Мам, ты ведь будешь приезжать?» – «Буду, буду», – рассеянно, озабоченно отмахивается мать.
В письмах Вера с надеждой напоминает про родительские дни, а также номер отрядного телефона. Девчонкам часто звонят – ах, как она им завидует.
Почему, почему родители не звонили? Понятно: большое хозяйство, маленькие дети. Но ведь можно, когда идёшь в сельпо за хлебом, заскочить на почту? Пятнадцать копеек – и разговариваешь полчаса. А так Вера будто детдомовская…
Или это у них в крови деревенское, крестьянское равнодушие и грубоватость? Телячьи нежности, баловство…
Вон внучка Алка дуется на родителей – а ведь никакого сравнения. Мать-отец вьются вокруг неё, как большие планеты вокруг маленького солнца. В лагерь устраивают – каждый вечер после работы набьют сумки сладостями – и к дочке. По телефону сто раз в день созваниваются.