Пятый подвиг Геракла - стр. 26

Перед тем, как собрать подчиненных и объявить им о грядущих грандиозных переменах, я пришла в свою комнатку и закрылась на крючок. Это было мне необходимо. Мне самой следовало все осмыслить и свыкнуться с тем фактом, что мы теперь… свободны. Свободны! Я плохо представляла себе, что это значит, ибо не знала другой жизни. Я повторяла и повторяла это слово про себя, точно пробуя его на вкус. Затем я произнесла его вслух. Оно вылетело из моих уст и как будто озарило мою комнату. Я обводила взглядом стены, испытывая странное волнение. Тень перемен уже лежала на всем, и я ощутила себя здесь словно бы чужой… Потому ли это, что я стала свободной? Или потому, что мне открылась потрясающая истина, перевернувшая мои представления обо всем?

Множество мыслей создавали в голове полный сумбур, и это было непривычно для меня. Ведь прежде все было просто в моей жизни – одно и то же день ото дня: исполнение несложных обязанностей, отчет перед хозяевами. Рабыне не пристало размышлять. Все шло своим неизменным порядком, размеренно и четко, без потрясений и неожиданностей, и ничто не предвещало тех удивительных событий, которые полностью сломают устоявшийся уклад. Эти события ошеломили меня. И сейчас впервые я была в таком состоянии, что мне потребовалось уединиться для того, чтобы немного прийти в себя.

Я села на свою узкую железную койку; старые пружины скрипнули раздраженно и устало. На массивной облезлой тумбочке у изголовья стояла накрытая выцветшей салфеткой плетеная вазочка с имбирным печеньем, соседствуя с неуклюжим жестяным чайником. Рядом с этой композицией ярким нарядным пятном белела изящная фарфоровая чашка с рисунком, которую я берегла как зеницу ока: с утра, едва проснувшись и еще не встав с постели, я любила хлебнуть из нее настоявшегося за ночь чаю – это хорошо бодрило. Старый дубовый шкаф громоздился в углу; одна его дверца рассохлась и не закрывалась до конца, являя взору стопки одежды и постельного белья.

Скромная комнатка, десять на десять футов, ставшая мне родной за долгие годы, что я управляю лагерем… Приходя сюда после работы, я неизменно радовалась тому, что она есть у меня, единственной из всего чернокожего персонала. Здесь я создала свой собственный уют, свое гнездышко. Никто из посторонних никогда не входил сюда – я не приглашала гостей. Собственно, я ни с кем и не приятельствовала, прекрасно зная, чем это чревато: подчиненные мне девки, стоит хоть чуточку приблизить к себе кого-то из них, тут же возгордятся и начнут позволять себе вольности и всякие интриги. Такого допускать было нельзя. Поэтому я старалась быть суровой с ними (порой даже слишком), но справедливой, обращаясь со всеми одинаково. Вышколенные мной, они держались почтительно, но отстраненно. Так и должно было быть, иначе я бы тут так долго не продержалась. Конец этой работе означал бы конец и моей жизни: никому не нужна старая рабыня, не справляющаяся со своими обязанностями. Так что мне приходилось постоянно себя контролировать: когда хотелось улыбнуться и пошутить, я хмурилась, когда хотелось похвалить, я молчала. За глаза девки называли меня Фурией. Тем не менее я знала, что они, хоть и побаиваются меня, но относятся без неприязни и очень уважают.