Пятнадцать жизней Гарри Огаста - стр. 10

Я продолжал смазывать шасси военных самолетов, которые в недалеком будущем должны были разрушить Дрезден. Время от времени моих ушей достигали слухи о том, что немецкие ученые пытаются изобрести ракетное оружие, а британские инженеры в один голос высмеивают эти их усилия. Затем в разговорах стало упоминаться немецкое «оружие возмездия» – ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2. Однако вскоре эту тему обсуждать перестали. В день победы над Германией я страшно напился бренди, который вообще-то не особенно люблю, в компании одного канадца и двух валлийцев. Я познакомился с ними всего за два дня до этой попойки и после нее никогда больше не видел.

Зато я учился – на этот раз всерьез и весьма упорно. Я изучал машины и механизмы, стратегию и тактику британских Королевских ВВС и летчиков люфтваффе, виды бомб и характер вызываемых ими разрушений – все это ради того, чтобы в следующий раз – а я был процентов на шестьдесят уверен, что он будет, – у меня за душой были не только личные воспоминания о качестве французской консервированной ветчины, но и серьезные знания, полезные для меня самого и, возможно, для других.

Однако те самые знания, которые должны были защитить меня от опасностей внешнего мира, в более поздних жизнях подвергли меня серьезной угрозе, косвенно поспособствовав моему знакомству с клубом «Хронос», а клуба «Хронос» – со мной.

Его звали Франклин Фирсон.

Он был вторым по счету шпионом, которого я встретил на своем жизненном пути, и отчаянно нуждался в информации.

Я познакомился с ним в моей четвертой жизни, в 1968 году.

В то время я работал врачом в Глазго. Мне было пятьдесят лет. Недавно от меня ушла жена, и от этого я чувствовал себя сломленным. Ее звали Дженни. Я любил ее и обо всем ей рассказывал. Она была хирургом – одной из первых женщин-хирургов в городе. Я был неврологом и пользовался репутацией довольно прогрессивного специалиста, а время от времени проводил не совсем этичные, хотя и вполне законные научные эксперименты. Моя супруга верила в Бога, я – нет. Я мог бы многое рассказать о своей третьей жизни, но пока ограничусь лишь сообщением о том, что моя третья смерть – а в третий раз я умер в полном одиночестве в какой-то японской больнице – убедила меня, что загробной жизни не существует. Я прожил жизнь и умер – и ни Аллах, ни Иегова, ни Кришна, ни Будда, ни духи моих предков не пришли ко мне и не избавили меня от предсмертного страха. А затем я снова родился, и все началось сначала, в то же самое время и том же самом месте, что и раньше, – в заснеженной Англии.