Пять жизней и одна смерть - стр. 21
По залу разлетелись аплодисменты, но декан успокоил толпу одним жестом руки.
– Спасибо, но мы не театральная труппа.
«Строгий», – подумала я. Инмаск же продолжил свою речь:
– В первом ряду сидят старосты, они раздадут вам ваше расписание и расскажут основы, правила и все, что следует знать, если вы хотите у нас учиться. На этом заканчиваю и спасибо за внимание. – Декан доброжелательно улыбнулся впервые за все время своей речи.
Он спустился с постамента в сопровождении женщин, а студенты начали скапливаться у столов первого ряда. Я же осталась сидеть, впитывая в себя ощущение чего-то значимого и величественного, к чему я теперь имею непосредственное отношение.
После собрания, одной из последних взяв расписание занятий и правила университетской жизни, я побрела осматривать корпус. Занятий не было и, пройдя длинные коридоры, я спустилась на первый этаж, где и обнаружила настоящее сокровище – дворик с тяжелым многолетним дубом.
«Архитектор – однозначно гений», – сказала я себе. И убеждалась в этом каждый день, проводя время в главном здании. Он создал суровую, непробиваемую оболочку, но оставил живым сердце каменного создания. Я чувствовала, как университет дышит, как он устремляется к свету и засыпает по ночам. Мне нравились толстые глухие стены, меня привлекали их рельеф и структура. Каждое здание должно иметь свою душу, красоту, и это может передать лишь камень или дерево – два по-настоящему уникальных и живых материала. Ведь они созданы самой природой. Нарисованы ею.
В тот день я отдохнула под тенью большого дуба, изучила расписание и поехала домой. Так начался мой путь архитектора, и я полностью погрузилась в учебу. Я проводила все время в стенах факультета, впитывая новые знания, восхищаясь талантами педагогов и бросаясь в течение – в водоворот творчества, молодости и энтузиазма. Так пролетели два самых насыщенных и удивительных года моей прошлой жизни. По крайней мере, именно так мой мозг их воспроизводит в памяти.
Я давно не думала о своем странном одиночестве, на которое сама же себя обрекла, не размышляла о себе как о личности, как о девушке, которая мечтала рисовать.
Облако дружеского общения как-то внезапно рассеялось. Альберт с грустью смотрит на меня, так и не решаясь продолжить разговор. А у меня зарождается очередное желание остаться одной, в привычной тишине, нарушаемой только собственным дыханием. Он все понимает и решает сменить тему.
– А ты знала профессора Олда? – спрашивает невзначай.
– Я?
– Ну да. У тебя лежали его статьи на столе. Мне очень жаль.