Пьяная Россия - стр. 68
12
Это была высокая здоровенная баба с широким некрасивым лицом, курносая и толстогубая. Она умела громко ругаться и ругалась всегда: дома, на улице, на работе, с соседями. Ее все не любили, не было на свете человека, который бы любил ее да она и сама в таком человеке, ну никак не нуждалась…
Работала она на железной дороге, мела пути, подавала сигнал горящим тусклым светом фонарем «Летучая мышь» проходящим поездам и сидела одинокой сычихой в будке, глядя сердито в окно и обругивая проезжающие через пути редкие автомобили.
Впрочем, ее любимым делом было опустить шлагбаум и мести пути перед самым носом нервничающих автолюбителей. Иногда, будучи особенно злой, она безо всякой видимой причины, опускала шлагбаум и автомобилисты застревали в большущей пробке, ожидая мифический поезд, а она сидела себе в будке и зло посмеивалась, глядя на озадаченные и рассерженные лица несчастных водил.
Правда, иной раз она удивляла и бывалых мужиков. Раз, на пути заглохла фура, перепугавшийся водитель выскочил из кабины, хватаясь за голову, голося истерично. Поезд еще даже не был виден, а мужик уже решил, что все, наступил конец света для него и для его фуры.
Она, меж тем, подошла к грузовику, вцепилась ручищами в морду печально ослепшей машины и завозилась, упираясь в рельсы ножищами. В одиночку, не спеша, вытолкала камазину назад, прочь с путей, вот зверюга-то, медведица, да и только!..
Карлсон потряс головой, отгоняя от себя сон со здоровенной бабой. Встал с постели, прошелся несколько раз по квартире, посмотрел в окно на двор, усыпанный осенней листвой, широко зевнул и забрался обратно в кровать, спать.
«Быть бы птичкой!» – думал он при этом, – «Да и проспать всю осень, пропустив слякоть и морозную зиму, а к весне проснуться, распустить крылышки и полететь, полететь, чирикая и восторгаясь…»
И снова ему приснилась здоровенная баба.
Любила она помудрить. Иной раз одевалась под рыбака и ходила рыбу удить. И никто из рыбаков, как правило, уже дежуривших у реки, не мог бы с точностью утверждать, что она не мужик.
С возрастом у нее и усы стали расти. Она их не брила, а ходила так, наводя всех на мысль, что она, действительно, мужик.
Карлсон проснулся, отчаянно пытаясь загородиться от этого сновидения, а может и не сновидения вовсе?..
Усталость взяла свое, все-таки редко приходилось высыпаться. Тут же он увидел старую-престарую женщину. Она и дома ходила в платке, а когда снимала, чтобы платок перевязать, обнаруживалось, что старая модница стесняется своих пожелтевших волос. На улицу она надевала парик, который плохо держался на ее маленькой головешке и иной раз съезжал на бок, наподобие великоватой меховой шапки. Бледное лицо свое она красила, мазала восковые щеки красной помадой и после, терла ладонями, пока не убеждалась, глядя на себя в зеркало, что щеки ее порозовели. Также накрашивала губы, а порою воровала у дочери накладные ресницы, приклеивала их к своим облысевшим векам и подрисовывала густо черным карандашом ниточки бровей.