Путя не будет - стр. 18
–Ноги задирать в 14 лет! Да чем же ты думала…
–Прибьет девку, ей-богу, прибьет. А я как в воду глядела: путя с нее не будет. – уходя в свою комнату, пробормотала старушка.
До позднего вечера Аня просидела в своей комнате, ожидая возвращения отца. Мать предупредила, что отец наподдаст еще хлеще за позор, который вот-вот расползется по всей деревне.
–И как же ты не заметила? —ехидная свекровь не отходила от Светланы. —Я-то ладно, сослепу много чего пропустить могу, а ты? Да что ж ты за мать такая, не пойму! И для чего ты ее рожала? Я ж говорила, не нужны дети, окромя Гришки. Нет же, зазудело в одном месте. Зачесалось. Ну что, легче стало? Сейчас все бабы как подхватят эту новость – хоть из деревни беги. А куда мне, под старость? И за что я такой стыд заслужила? Скоро ноги охладеют, и будут соседки стоять у моего гроба и судачить: женила сына на позоре, родился у Тимофеюшки позор. Позор на позоре, ой, батюшки мои…
Положив ладонь на грудь в районе сердца, Вера Петровна медленно опустилась на табурет.
–Всё, помираю. Сил нету смотреть, как мой сынок себя сгубил…
Светлана чистила картофель. Ее руки дрожали от страха и злости. Страх, который взрастила в ней свекровь насчет позора на всю округу, и злость на дочь, что не смогла уберечь честь смолоду. Если б в шестнадцать с парнем спуталась – это еще куда ни шло, а вот в четырнадцать… Что люди скажут? А что они скажут, начнут плевать в лицо, потому что Анька не только семью Ивановых позором покрыла, но и всех девчонок ее возраста.
–Призналась хоть, с кем семя прижила? —свекровь покосилась на Свету.
–Нет, —выдохнула та, бросив очищенную картофелину в таз с водой.
–Узнать бы, кто такой прыткий, что на малолетнюю полез, – процедила сквозь зубы Вера Петровна, потирая кожу под шеей. —Я б ему быстро кое-что оторвала, чтоб мучался.
В дом вошел Тимофей. Увидел женщин в кухне, откашлялся, снял рукавицы и засунул их в печурку.
–Здравствуй, сынок, – со слезами в голосе поздоровалась мать. —Как работа? Сильно замаялся? А у нас такое горе-е-е.
Тимофей сердито посмотрел на нее, но не ответил. Он снял калоши, затем – валенки. Калоши поставил у печи, на железный настил, а валенки положил на печь.
–Тимофеюшка, у меня прям сердце заболело. Я такая слабая становлюся, когда плохие новости доходят, – причитала мать, стараясь, как можно мягче подготовить сына к ужасной вести. —Вот сердце прихватнуло, сижу и бога молю, чтоб сегодня не забирал к себе. Я еще пожить хочу, чтоб на моего Тимофеюшку наглядеться.
Тимофей снял фуфайку, повесил с краю, рядом с верхней одеждой. Подтянул ватные штаны и подошел к раковине. Поднес ладони, и тощий язык рукомойника зазвенел своим противным, оглушающим звуком.