Пути следования: Российские школьники о миграциях, эвакуациях и депортациях ХХ века - стр. 15
Я понял, что случилось что-то действительно важное, что касается всех нас.
.. Быстро все стало меняться. Сразу выстроились громадные очереди в магазины. Впрочем, там и раньше стояли очереди. Но теперь – совсем другое дело. Стали напрочь пропадать продукты. Я помню, как в первые недели войны отец приносил из буфета бутерброды с толстыми кусками масла. Масло он ножом перекладывал в масленку. Еще какие-то продукты первое время можно было купить в буфете. Но скоро и это кончилось.
В городе появились массы эвакуированных, большей частью из Украины. Среди них было много евреев, говоривших с характерным акцентом. Люди это были жалкие – по преимуществу женщины, бабки с большим количеством детей. Ко многим приехали близкие и дальние родственники из земель, на которые накатилась война, из западных областей, из Москвы. Позже, на другой год, появились и ленинградцы, перенесшие блокадную зиму. Тесно стало в городе. Школы переполнились и работали уже в три смены. Некоторые из них были закрыты под тыловые военные госпитали.
Мама продолжала работу в заводской библиотеке, причем работала снова полный рабочий день, что было ей очень тяжело. Отец целыми днями пропадал в фельдшерско-акушерской школе. Слияние ее с сестринской произошло, очевидно, из-за недостатка преподавателей, призванных в армию. О нагрузках теперь не спрашивали. Многочисленным госпиталям и фронтам нужно было много фельдшеров и сестер. Очень много, и поскорее. Отец болезненно переживал косые взгляды малознакомых людей, а иногда слышал за спиной и „немчуру проклятую“. Вспомнили, что он ведь – „немец“!»
Арест
Настоящие несчастья семьи все были еще впереди…
Из воспоминаний Оскара Краузе: «Выселяли нас из Магнитогорска интернационалисты-коммунисты, разумеется, не в силу какой-либо вины перед строем, а просто как „немцев“. Кампания была общесоюзная, облисполком лишь взял под козырек.
До сих пор мы не знаем, кто это в последний вечер перед нашей отправкой дал „отбой“ по телефону. Отца вдруг вызвали в горком партии и предложили остаться. Вполне может быть, что это было наше НКВД, где уже дозревало „дело“ на отца. Тогда-то мы радовались… Но вполне может быть, что главную роль в последующем сыграла слишком уж привлекательная квартира. Один доброжелатель по фамилии Устинов предупредил, что за отцом следит НКВД. Не зная за собой никакой вины, родители ровно ничего не предпринимали и не скрывали, жили как всегда. Хотя не могли избавиться от гнетущего чувства тревоги…»
Из воспоминаний Фридриха Оскаровича Краузе, мужа Веры Федоровны: