Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию

…каноник Шанселадского аббатства… – Так исстари называли монахов этой обители (здесь и далее под звездочкой прим. переводчика).

…старинный замок Монтень… – Этот замок находится в приходе Сен-Мишель де Монтень, в 200–300 шагах от селения, в полулье от Дордони и в двух лье от городка Сент-Фуа; он относится к диоцезу Перигё и от него до этого города с епископскщй резиденцией примерно два лье. Замок большой, солидно построенный и хорошо расположен на возвышенном месте. Там имеются две башни и пристройки с красивым просторным двором. (здесь и далее прим. М. де Керлона).

Г-н граф де Сегюр де ла Рокет происходит в шестом поколении от Элеоноры де Монтень, единственной дочери автора «Опытов». Элеонора была замужем два раза: от первого брака у нее не было детей, и она во второй раз вышла замуж за виконта Шарля де Гамаша. Ее единственная дочь Мари де Гамаш была замужем за Луи де Люром де Салюсом, бароном де Фаргом, у нее было три дочери. Последняя, Клод-Мадлен де Люр, вышла замуж за Эли Изака де Сегюра, от которого произошел Жан де Сегюр, отец Александра и дед того самого графа де Сегюра де ла Рокета, которому в итоге и достался замок Монтень согласно завещательным распоряжениям отца Элеоноры.

Монтень, упоминая о своих деловых письмах, говорит в «Опытах», I, 39: «…хотя почерк у меня омерзительный, я все же предпочитаю писать своей рукой, а не перекладываю это на других». И в кн. II, 17: «Руки мои до того неуклюжи, что я не могу толком писать даже для себя самого, и бывает, что, нацарапав что-нибудь, предпочитаю переписать заново, чем разбирать собственную пачкотню».

В кабинете у г-на Жаме имеются хорошие материалы для «Истории Монтеня» (совершенно не известные председателю Буйе), которые он любезно согласился нам передать. Двадцать лет назад он получил их от г-на де Монтескье-сына через г-на аббата Бертена, государственного советника, а в то время советника парламента Бордо и главного викария Перигё, для того чтобы жизнеописание Монтеня было опубликовано более точным и обширным, нежели напечатанный в Лондоне труд председателя Буйе. Мы охотно выполнили бы это пожелание, если бы могли иметь доступ к письмам Монтеня, которые, как известно, находятся в руках некоторых особ.

Мы вполне представляем себе, что Монтеню писать на иностранном языке было так же трудно, как и на нашем. «Находясь в Италии, я дал одному человеку, дурно изъяснявшемуся по-итальянски, вот какой совет: раз он не стремится хорошо говорить на этом языке, а хочет только, чтобы его понимали, пусть употребляет первые попавшиеся слова – латинские, французские, испанские или гасконские, – прибавляя к ним итальянские окончания; в таком случае его речь непременно совпадет с каким-нибудь наречием страны: тосканским, римским, венецианским, пьемонтским или неаполитанским, или с какой-нибудь из их разновидностей» («Опыты», II, 12). Тем не менее, находясь в Лукке, Монтень возымел желание изучить тосканский язык: «Мне пришла фантазия изучать флорентийское наречие, причем усердно и старательно; я потратил на это достаточно времени и усилий, но мало чего добился».

Согласно Мазерати, осада Ла Фера продлилась шесть недель и город сдался лишь 12 сентября 1580 года.

Этот граф де Грамон был мужем прекрасной Коризанды, одной из любовниц Генриха IV.

«Опыты», III, 4.

У Монтеня было пять братьев: капитан Сен-Мартен, погибший в двадцать три года от удара мячом во время игры, «Опыты», I, 19; сеньор д’Арсак, владетель земли в Медоке, которая была занесена морскими песками; сеньор де Ла Брусс, изъятый председателем Буйе из жизнеописания Монтеня, но упомянутый в «Опытах», II, 5; сьер де Матекулон, который участвовал в путешествии Монтеня; сьер де Борегар, ставший протестантом, как мы узнаем из письма Монтеня, которое содержит рассказ о смерти Этьена де Ла Боэси.

Известны имена четырех младших братьев Монтеня:

1. Тома (род. 1534), сеньор де Борегар, действительно протестант, стал также сеньором д’Арсаком благодаря своей женитьбе на Жакетте д’Арсак, родственнице Этьена де Ла Боэси, ближайшего друга Монтеня («В Медоке море засыпало песком земли моего брата, господина д’Арсака»; «Опыты», I, 31); так что Керлон ошибся, разделив его на двух человек.

2. Пьер (1535–1597), сеньор де Ла Брусс («Однажды, во время наших гражданских войн, я, путешествуя вместе с моим братом, сьером де Ла Бруссом…»; «Опыты», II, 5).

3. Арно (1541–1569), капитан Сен-Мартен («…мой брат, капитан Сен-Мартен, двадцатитрехлетний молодой человек, уже успевший, однако, проявить свои незаурядные способности, как-то во время игры был сильно ушиблен мячом, причем удар, пришедшийся немного выше правого уха, не причинил раны и не оставил после себя даже кровоподтека. Получив удар, брат мой не прилег и даже не присел, но через пять или шесть часов скончался от апоплексии, причиненной этим ушибом»). Но что касается его возраста, то тут явное недоразумение. По сохранившимся документам, на момент смерти их отца (в 1568-м) Арно было уже двадцать семь лет, и умер он (опять же по документам) в промежутке между двумя официально зарегистрированными датами: 22 августа 1568 года и 23 мая 1569 года (когда среди членов семьи распределялось его наследство, поскольку он не оставил после себя детей). Так что это либо описка самого Монтеня, либо (что скорее всего) ошибка наборщика в типографии, спутавшего числа 28 и 23 из-за известной неразборчивости монтеневского почерка.

4. Бертран-Шарль (1560–1627), сеньор де Матекулон, младший из братьев Монтеня, участник его итальянского путешествия, упоминается на первой же странице «Дневника». Возможно, были и другие братья, умершие ранее, но история не сохранила их имен. Так что вернее было бы сказать: «Монтень был старшим из пяти братьев».

Ныне живущий в Лотарингии г-н граф дю Отуа происходит из этого же рода.

«Несмотря на мои колики, я не слезаю с лошади по восемь – десять часов кряду и все же не ощущаю чрезмерной усталости – vires ultrà sortemque senectae» («Сверх сил и удела старости» – лат.). «Опыты», III, 9.

То есть от лютеранства. Аугсбургское исповедание (лат. Confessio Augustana, нем. Augsburger Bekenntnis) – официальный вероисповедальный документ, является богословской нормой для лютеран, их кредо. Его первоначальная версия была написана Меланхтоном в 1530 году и одобрена самим Лютером как изложение исповедания веры Лютеранской церкви.

Монтень, писавший своей жене, чтобы утешить ее после потери двухлетней дочери, которая родилась у них после четырех лет брака и была тогда их единственным ребенком, так начал свое письмо: «Жена моя, вы вполне понимаете, что сейчас не время быть галантным, увиваться за вами и любезничать. Люди говорят, что ловкий человек может взять женщину, но жениться на ней – значит сделать глупость. Пускай говорят: я со своей стороны держусь простого обычая древних времен, так что в нынешних обстоятельствах облачен скорее в шкуру… и т. д.».

«Опыты», II, 37.

«Кто не приезжает на воды достаточно бодро настроенным, с желанием наслаждаться обществом людей, здесь находящихся, участвовать в прогулках, к которым весьма располагает красота мест, где обычно находятся целебные источники, тот несомненно сильно понижает полезное действие водолечения. По этой причине я до настоящего времени выбирал места с наиболее красивыми окрестностями, с наибольшими удобствами по части жилья, питания и общества; к числу их принадлежат во Франции – баньерские воды, на границе Германии и Лотарингии – пломбьерские воды, в Швейцарии – баденские источники, в Тоскане – луккские, а в особенности так называемые “воды делла Вилла”, которыми я пользовался чаще всего и в разное время». «Опыты», II, 37.

Он пишет: Это статуи, которые мне больше всего понравились в Риме. Стало быть, наш философ сравнивал, а значит – был чувствителен к искусству.

Сегодня этим даже слишком восхищаются, и большинство наших философов (или тех из нас, кто называет себя этим именем) не больше других защищены от чувства, которое вовсе не доказывает величину ума, которую хотят показать.

Он довольно много наблюдал ловкость римских куртизанок и «восхищался тем, насколько умело они выставляют себя более красивыми, чем есть на самом деле. Они умеют представить на обозрение самое приятное из того, чем располагают; показывают нам только верх лица, или низ, или бок, прикрываются или открываются так, что в окне не видно ни одной дурнушки».

«И сколь бы развращенным меня ни считали, – говорит Монтень в «Опытах», III, 5, – я на самом деле соблюдал законы супружества много строже, чем в свое время обещал или надеялся».

«Один немец, – говорит он в «Опытах», III, 13, – к великому моему удовольствию, поносил в Аугусте неудобство наших каминов, используя те же доводы, какими мы осуждаем их печи. И правда, жар в замкнутом пространстве и запах раскаленного кирпича, из которого сложены печи, тягостны для большинства тех, кто к этому не приучен. Для меня, впрочем, нет. Вообще же это устойчивое и равномерно распределенное всюду тепло, без пламени, без дыма, без ветра, задувающего через широкие зевы наших каминов, вполне выдерживает сравнение с нашим способом обогревания комнат».

Так путешествует дряблость. Таким людям хотелось бы все увидеть, не доставляя себе ни беспокойства, ни малейшего труда; охотнее всего они путешествовали бы в своей постели.

Это правило, к соблюдению которого Монтень, похоже, обязывает себя, было не таким уж строгим, поскольку мы увидим в Италии, как он неоднократно проезжает по одним и тем же местам, да еще и задерживается там.

Том I, стр. 101. (Имеется в виду первый том двухтомного издания «Дневника» 1774 года.)

Жан-Пьер Нисерон, или отец Нисерон (1685–1738), монах, французский писатель и компилятор, более всего известный своим трудом «Мемуары для истории знаменитых людей» (изд-во Бриассона, Париж, 1739).

Монтень охотно делал добавления к своим произведениям, но ничего не исправлял. И вот причина, которую он приводит в «Опытах», III, 9: «Я добавляю, но ничего не исправляю. Во-первых, потому, что тот, кто отдал в заклад всему свету свое сочинение, по-моему, начисто потерял на него права. Пусть, если может, говорит более складно где-нибудь в другом месте, но не искажает работы, которую продал. Покупать у таких людей нужно только после их смерти. Пусть они прежде хорошенько подумают и лишь потом берутся за дело. Кто их торопит?» Прекрасный вопрос! Жажда славы или чего-нибудь иного, а подчас и то и другое вместе.

Отец Нисерон, который наверняка видел некоторые из четырех первых изданий «Опытов», уверяет, что текст Монтеня тут более последователен, чем во всех последующих изданиях, «потому что этот текст, содержавший лишь ясные и точные рассуждения, был взрезан и прерван различными добавлениями, которые автор вставлял то тут то там в разное время и которые основательно его запутали, притом что он так и не дал себе труда навести там порядок».

Не подлежит сомнению, что «Опыты» Монтеня содержат немало перигорских и гасконских выражений, чего лондонский издатель (г-н Кост), похоже, не слишком заметил. Перигорское наречие, как и наречия некоторых других провинций, сохранило больше следов латинизма, чем вообще уцелело во французском языке. Вот только один пример: латинское слово Titubare, означающее колебаться, качаться, шататься, легко узнается в перигорском слове Tiboyer, имеющем то же значение.

Автор латинской эпитафии (начертанной на его кенотафе в обители бордоских фельянов), похоже, собрав старинные латинские слова, из которых она составлена, хотел охарактеризовать ими красноречие «Опытов», хотя проще думать, что это монашеская педантичность или германское изящество вероятного писателя, о котором нам ничего не известно.

У Керлона boute-dehors, хотя у самого Монтеня bout-hors, что действительно было названием детской игры, которое можно перевести как «вытолкни вон», «вышибала» и т. п. Монтень использовал это выражение в «Опытах» всего два раза: первый (кн. I, гл. 10) в смысле «вышибала», то есть проворный, быстрый на ответ игрок, который не лезет за словом в карман: «…одним в речах свойственна легкость и живость, они, как говорится, за словом в карман не лезут…»; а во втором (кн. II, гл. 12) именно в смысле «игра»: «Ведь и они могут быть вытеснены из игры так же, как предшествовавшие им учения». (Здесь и далее «Опыты» Монтеня цитируются в основном по двухтомному изданию 1979 г., М., «Наука», серия «Литературные памятники».)

Можно было бы наверняка сохранить их и больше, как Жак Амио и некоторые другие писатели XVI века; они обогатили бы наш язык, а те, которыми их заменили, обладают гораздо меньшей силой или выразительностью, не будучи ни более мягкими, ни более гармоничными и т. д. Зато известно, как с ними обошлись первые академики и сколько вкуса у них было!

Поскольку Монтень умер лишь десять с лишним лет спустя после этого итальянского путешествия (в 1592 году), так и не опубликовав свой «Дневник», то можно заключить из этого, что он никогда не увидел бы свет, никоим образом. В крайнем случае писатель хотел, чтобы он оставался в семье, как и множество частных мемуаров, которые были представлены публике лишь много лет спустя после кончины их авторов.

Мы собрали их все и можем однажды устроить дискуссию по этому поводу, если покажется, что это заинтересует литераторов.

Один из самых негодных судей Монтеня среди многих других – Мальбранш. Будучи сам человеком метода, он должен находить его несносным. Этот философ-картезианец из-за некоей непоследовательности, одновременно формальной и реальной, всегда заявлявший, что он против воображения, своей преобладающей способности (хотя это его самого изрядно удивляло), совершенно не мог насладиться тем, у кого этого добра столько же, сколько и у него самого, но который нашел ему совсем другое применение. Так что мы совсем недостаточно знаем Монтеня, потому что судим о нем лишь по тому, что он сам говорит о себе, по его бесконечным личинам и по его смутным, неопределенным чертам, нарисованным его собственной рукой. Его характер философа был совершенно не развит.

Дар по обету, или «обет», как называет его сам Монтень.

Дон де Вьен, бенедиктинец из конгрегации Святого Мавра, автор «Истории Бордо», первый том которой уже в руках публики.

Что и дал почувствовать автор эпитафии на греческом, начертанной на кенотафе в обители бордоских фельянов. Вот эти две стихотворные строки, переведенные Монуа: Solius addictus jurare in dogmata Christi // Cetera Pyrrhonis pendere lance sciens – «Крепко привязанный к догмам христианства, // он умел взвесить остальное на Пирроновых весах».

Взгляните на ее предисловие к «Опытам» Монтеня. Это слишком мало читаемое предисловие – в своем роде шедевр. Никогда Монтеня не будут лучше защищать, чем в этом произведении. Его защитница, его апологет красноречиво отвечает всем предводителям цензуры, всем критикам «Опытов». Бальзак, Паскаль, Мальбранш и недавние критики не укоряют Монтеня ни в чем таком, в чем этот писатель заранее не был бы прекрасно оправдан – либо явно, либо неявно, судя по смыслу. Наконец именно там, даже больше, чем в произведениях его подражателя Шаррона, находят жар и нерв его языка. Сам Монтень тут одобрил бы все. И, возможно, нет ничего сильнее начала этого предисловия: если вы спросите у человека заурядного, кто такой Цезарь… и т. д.

Философия, которая есть не что иное, как краснобайство, не избавлена ни от каких человеческих убожеств и ничтожеств, а особенно от суетности. Смешно показать ее слишком открыто и даже желая скрыть; или творить свою славу всеми теми мелкими средствами, которые употребляют ныне и которые выдают сами себя. У Монтеня, по крайней мере, было то преимущество, что его суетность, более искренняя и более откровенная, поражает меньше, нежели суетность лицемерная. Сказано ведь, что после храбрости нет ничего храбрее, чем признаться в собственной трусости.

Deus nobis haec otia fecit (Вергилий, Эклога I – «…нам бог спокойствие это доставил» – лат.).

Генриху III. «Его христианнейшее величество» – обычная титулатура французских королей.

В самом деле, хотя Монтень пишет, что он видел в ватиканском соборе Святого Петра знамена, захваченные у гугенотов войсками Генриха III (что довольно ясно показывает, какое участие принимал Рим в наших смутах, как это и отражено в его заметках), однако, хотя отвратительная Варфоломеевская резня совершилась в понтификат именно этого папы, Дезер, историк-гугенот, причем один из наименее умеренных, недвусмысленно пишет, что в 1584 году, когда Григорию XIII представили план Лиги, которому он дал свое благословение и объявил себя его крестным отцом, он все же не захотел стать зачинщиком войны, которую не мог бы погасить, а потому отправил депутатов восвояси без ответа («Общее описание истории Франции в правление Генриха III»).

Этот папа был женат (до принятия сана, разумеется).

Фраза Теренция: Homo sum, humani a me nihil alienum («Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо») – хоть и полная смысла, но ставшая такой тривиальной, ни для кого, быть может, кроме как для нашего автора, не имела более полезного или более точного применения. Поскольку он охватывал своими размышлениями всю совокупность рода людского, то был в числе прочего и простым наблюдателем пола, самой природой предназначенного нравиться с помощью своих прикрас (formarum elegans spectator), нежели прилежным зрителем чего-то другого.

Мы уже давно сделали такое же замечание о Париже.

Что попахивает янсенизмом (лат.).

Также, тоже, равным образом (лат.).

Итальянский автор книги, в которой рассуждается о преступлениях и наказаниях, не нашел бы эту мораль излишне мягкой, поскольку думал то же самое.

Именно признательность не позволила Монтеню опустить имя мажордома; но поскольку не менее интересно узнать имя прелата, который так хорошо защищал «Опыты», то этого доминиканца, который был магистром Священного апостолического дворца, звали Систо Фабри. Известно, что, с тех пор как святой Доминик учредил эту должность по распоряжению папы Гонория III, ею всегда облекаются монахи этого ордена.

И в самом деле, весьма странно, чтобы человека, менее всех верящего в медицину, пригласили, дабы судить об этой материи, но, поскольку он верил в минеральные воды, видимо, предположили, что он и в остальном придерживался общепринятых взглядов.

Эпихарм: Emori nolo, sed me esse mortuum nihili æstimo (лат.).

Мочекаменная болезнь (la gravelle).

То есть (как это объяснено в примечании, касающемся этого размышления в III томе «Дневника» на стр. 271, издание 1774 года), отдаваясь природе и позволяя ей осуществлять над нами всю свою власть, не борясь с развитием недуга с помощью лекарств или болезненных операций, от которых нас избавляет быстрая смерть. Быть может, он говорил себе в душе,́ как некий современный поэт: Ah! non est tanto digna dolore salus – «Ах! это не награда за нашу боль, это спасение» (лат.).

А вовсе не в Венеции, как это написал, ссылаясь на де Ту, отец Нисерон, а вслед за ним и Песселье в своем сборнике «Историческое похвальное слово», во главе которого он поставил «Дух Монтеня».

По-итальянски Монченизио.

Бресс – название области.

«…кончился путь и конец описанью» (Гораций, из последней строки Сатиры V).

В рукописи «Дневника» не хватало начальных листов, к тому же на первой странице, поврежденной сверху, невозможно было прочитать название места, откуда Монтень послал г-на де Матекулона (а также осталось совершенно неизвестным, кто такой был этот раненый граф и что за несчастный случай с ним приключился). Однако в копии Леде (см. Послесловие, с. 445) вместо пропуска значится «в Ниоре» (à Niort), хотя он явно ошибся, переписывая название города, поскольку от реального Ниора до Бомона-на-Уазе, о котором идет речь в этом же абзаце, почти 450 километров, поэтому некоторые исследователи предлагали заменить Niort на Mors или Mours, имея в виду Мур, местечко рядом с Бомоном. – Бертран-Шарль де Матекулон был самым младшим из братьев Монтеня, юношей всего двадцати лет от роду.

Матери этого Шарля д’Эстиссака, присоединившегося к путешественникам со своими людьми, Монтень посвятил главу 8 II тома своих «Опытов» («О родительской любви»). Судя по количеству свиты, это представитель старинной знати, и он еще часто будет упоминаться на страницах «Дневника». Остальные спутники Монтеня, помимо слуг и секретаря, это его зять Бернар де Казалис и лотарингский дворянин, которого звали дю Отуа.

Слова в квадратных скобках, отсутствующие в прочих изданиях, вставлены сюда из копии Леде.

Вторые волнения разразились в 1567 году и закончились в 1568 году миром, заключенным в Лонжюмо. Однако на следующий день после Варфоломеевской ночи, 25 августа 1572 года, гугеноты в Мо были перебиты.

Талья (фр. taille) – прямой налог, введенный в средневековой Франции, один из важнейших и самый тяжелый. Был отменен лишь с приходом Великой французской революции.

Во время Столетней войны Мо был в 1422 году осажден королем Англии Генрихом V. Кавальер (cavalier) – земельная насыпь, позволявшая осаждавшим возвышаться над укреплениями осажденных.

Старинное бенедиктинское аббатство Сен-Фарон было разрушено во время французской революции. Согласно легенде, Ожье (Огьер) Датчанин, один из паладинов Карла Великого, удалился в эту обитель.

Этот Жюст Терель, казначей кафедрального собора в Мо, купил на Востоке греческие рукописи для библиотеки Франциска I.

Маршал Строцци, кузен королевы Екатерины Медичи, был убит при осаде Тионвиля в 1558 году. Его атеизм был общеизвестен. Об этом выдающемся полководце Монтень говорит также в «Опытах», II, 17 и 34.

Эймар Эннекен, ярый лигист из старинного рода, давшего Франции многих церковных деятелей, стал в 1594 году Реймским архиепископом.

Жан Мальдонат (или Мальдонадо, 1534–1583) – знаменитый испанский иезуит, с которым Монтень снова встретится в Риме, куда его призвал папа Григорий XIII для работы над изданием Библии на греческом.

Самая известная водолечебница Бельгии.

Герцог де Монпансье сообщил герцогу Анжуйскому, брату короля, о нелестных речах герцога де Невера на его счет. Невер напечатал опровержение, картель, ту самую брошюрку, которую его дворецкий и вручил Монтеню для распространения среди прочих дворян. Однако, предупрежденный, что герцог де Монпансье решил лично отправиться в Париж, чтобы разобраться с этой ссорой, дворецкий благоразумно удалился в Спа.

Шалон-сюр-Марн.

Витри-ан-Пертуа, сожженный Карлом V в 1544 году, был полностью отстроен Франциском I, давшим ему свое имя.

Антуанетта де Бурбон, вдова Клода де Лоррена, герцога де Гиза, мать и бабка всех знаменитых Гизов, умерла в 1583 году в возрасте восьмидесяти девяти лет.

Амбруаз Паре, хирург Генриха II, Франциска II, Карла IX и Генриха III, автор многочисленных трудов, и в самом деле приводит эту историю в своей книге «О монстрах и чудесах». Монтень добавит ее к своим «Опытам», I, 21 (издание 1588 года).

В 1559 году, после коронации Франциска II в Реймсе, Монтень последовал за двором в Бар-ле-Дюк; см. «Опыты», II, 17.

Жиль де Трев, каноник Святого Марка, заказал скульптору Лижье Рикье великолепную часовню для своей церкви (разрушена во время революции в 1792 году). Он также завещал средства на основание городского коллежа; им руководили иезуиты вплоть до революции.

Бернар де Казалис, зять Монтеня, женатый на его сестре Мари.

Фрески с изображением деяний (подвигов) Жанны д’Арк не сохранились. Дерево, возле которого она слышала свои голоса, было буком, его называли еще Древом Дам или Фей.

То есть после 1200 года.

Этот интерес Монтеня к техническим изобретениям будет засвидетельствован в «Дневнике» еще не раз.

Эрар де Ливрон, барон де Бурбонн и его жена, урожденная Габриель де Бассомпьер, были, без сомнения, в замке рядом с Аруэ.

То есть из благородных семейств.

Восточная (алтарная) часть церкви до апсиды.

Сеньор д’Андело (сын знаменитого Жана д’Андело, который в битве при Павии схватился врукопашную с Франциском I) служил под началом дона Хуана Австрийского, внебрачного сына Карла V и победителя турок при Лепанто, а затем наместника Нидерландов с 1576 по 1578 год. Крепость Сен-Кантен, над которой д’Андело начальствовал, после того как Франция ее потеряла в 1557 году, вернулась к ней в 1559-м по Като-Камбрезийскому договору.