Путешествие к вратам мудрости - стр. 57

С тех пор я каждый день ходил к храмам Тикаля, где Латра обрела вечный покой, сидел у ее могилы, тихонько разговаривая с ней в тщетной надежде, что ее дух услышит мои слова и ответит шепотом ветра либо знаменательным появлением чудесной кетцаль[43], и та сядет на мое плечо и запоет на языке, никому не внятном, кроме, быть может, меня.

В ясные дни многие приходили навестить места упокоения своих любимых и близких, однако большинство посетителей не задерживались там, где лежали простые люди, но двигались дальше, к центру Акрополя, где высились башни с украшенными резьбой саркофагами, в которых лежали кости знаменитого семейства ахавов[44], что правили нашей страной в прошлом. Эти лицемерные паломники – выскочки на самом деле – картинным жестом клали цветы и заливисто причитали над древними могилами, дабы охранники заметили их преданность Грозному Небу, правившему нами теперь, как и их беспредельную верность памяти Сыча-Копьеметателя, величайшего ахава на свете, чье неизбывное благоволение позволяло миру процветать и впредь.

Меня воротило от позерства этих притворщиков, разве они знали, что такое истинная скорбь? Только кривлялись напоказ. Будь у меня силы, я бы отругал этих тупоголовых, но, конечно, я ничего не сделал и не сказал, сберегая себя для приглушенных разговоров с моей возлюбленной молчуньей Латрой.

Усевшись у места ее захоронения, я подумал об Орфее. Как и я, он был предан искусству, сердце его переполняла музыка, и, как и я, он потерял любимую женщину вскоре после их свадьбы, когда Эвридика погибла от укуса ядовитой змеи. Впоследствии Орфей мог исполнять только печальную музыку, моля богов лишь об одном – о возвращении любимой в мир живых. Горе Орфея склонило богов на его сторону, они, на миг разжалобившись, откликнулись на его просьбу, но с оговоркой: он должен шагать впереди Эвридики, не оборачиваясь на нее ни в коем случае, пока они не покинут прибежище мертвых. Удержаться Орфей не смог, обернулся слишком рано, и в это мгновение, когда он впился глазами в свою возлюбленную, она исчезла навсегда.

Боги не удостоили меня подобной милости. Латру я потерял безвозвратно и загодя решил, что сегодняшнее посещение кладбища станет последним. Больше я не хотел погружаться в воспоминания о моей жене, но хотел увидеть ее во плоти, взять за руку, прижать ее тело к своему телу. Я пришел сказать Латре, что ей и нашему ребенку недолго осталось тосковать в одиночестве в мире ином, ибо вскоре я присоединюсь к ним. Я решился доверить свое тело и душу богине Иш-Таб[45]