Путешествие Хамфри Клинкера - стр. 16
Пишите мне в Бат, куда я переезжаю завтра не столько ради себя, сколько ради моей племянницы Лидди, к которой по-видимому, вернулась ее хворь. Вчера у бедняжки был припадок, когда я торговался из-за пары очков с евреем-разносчиком. Боюсь, что у бедняжки в сердечке что-то еще гнездится; перемена места ей поможет. Напишите, что вы думаете о нелепом и дурацком суждении этого полоумного доктора касательно моей болезни. Вот еще, водянка! Да у меня живот подтянут, как у борзой, к тому же, когда я измеряю бечевкой лодыжку, видно, что опухоль опадает с каждым днем. Упаси бог от таких докторов!
В Бате я еще не снял помещения, потому что там мы сможем устроиться тотчас по приезде, и я сам выберу квартиру. Нет нужды говорить, что ваши указания касательно пользования водами и купанья будут приятны вашему, дорогой Льюис, М. Брамблу.
Р. S. Забыл вам сказать, что на моей правой лодыжке вмятина, а это, как я понимаю, указывает на подагру, а не на подкожную водянку.
Горячие Воды, 20 апреля
Мисс Летиции Уиллис, в Глостер
Моя дорогая Летти!
Я не имела намерения снова докучать вам, покуда мы не поселимся в Бате, но, когда представился случаи послать письмо с Джарвисом, я не могла упустить его, так как должна сообщить вам нечто из ряда вон выходящее. О любезная моя приятельница! Что сказать мне вам? В течение последних нескольких дней у источников появлялся похожий на еврея торговец с ящиком очков, и он все время так внимательно смотрел на меня, что я почувствовала сильное смущение. Наконец он пришел к нашему дому в Клифтоне и замешкался у двери, точно хотел с кем-нибудь поговорить. Меня охватил какой-то странный трепет, и я попросила Уин выйти к нему, но у бедной деиушки слабые нервы, и она побоялась его бороды. Мой дядюшка, нуждаясь в новых очках, позвал его наверх и начал примерять очки, как вдруг этот человек, приблизившись ко мне, промолвил шепотом… О небо! Как думаете вы, что он сказал?.. «Я – Уилсон!» В то же мгновение я узнала черты его лица; да, это был Уилсон, но столь изменивший свое лицо, что невозможно было бы признать его, если бы сердце мое не споспешествовало этому открытию.
Столь велико было мое изумление и испуг, что я потеряла сознание, но вскоре опамятовалась и почувствовала, что он поддерживает меня на стуле, а в это время дядюшка с очками на носу метался по комнате, призывая на помощь. Не было никакой возможности заговорить с ним, но взгляды наши были достаточно красноречивы.
Ему заплатили за очки, и он ушел. Тогда я сказала Уин, кто он такой, и послала ее вслед за ним к павильону минеральных вод, где она заговорила с ним, и умоляла от моего имени удалиться из этих мест, дабы не пробудить подозрений дядюшки и брата, если не хочет он увидеть меня умирающей от ужаса и огорчения. Бедный юноша заявил со слезами на глазах, что имеет сообщить нечто из ряда вон выходящее, и спросил, не согласится ли она передать мне письмо, но на это она, по моему приказанию, ответила решительным отказом. Убедившись в ее упорстве, он попросил ее передать мне, что отныне он уже не актер, но джентльмен, и как таковой очень скоро признается в своей страстной любви ко мне, не страшась ни порицания, ни упреков… Да, он Даже открыл свое имя и фамилию, однако, к великому моему горю, простодушная девушка их позабыла в смятении, застигнутая в разговоре с ним моим братом, который остановил ее на дороге и пожелал узнать, какие у нее дела с этим мошенником-евреем. Она отвечала, будто торговалась с ним, желая купить крючок для корсета, но столь затруднительно было ее положение, что она позабыла самую важную часть его сообщения, а придя домой, разразилась истерическим смехом. Происшествие это случилось назад тому три дня, в течение коих он не появлялся, а потому я полагаю, что он уехал.