Путь - стр. 26
Председатель спросил, хочу ли я говорить. Я подалась вперед.
– Да, я хочу говорить!
Я произнесла отличную речь. Я говорила, что не нужно и невозможно доказывать невиновность, а нужно доказывать вину, что обвинитель мой, по словам следователя, “троцкистский бандит”, а я ничем не опороченный человек, почему же верят ему, а не мне? Муратов показал, что он наедине предложил мне убить Кагановича и я дала на это согласие!
Что я могла противопоставить этому дикому утверждению, кроме того, что я жила очень хорошо, была довольна своей жизнью, что мне незачем, немыслимо было вдруг ввязаться в такое преступление, тем более что я не могла ждать никаких выгод от перемены правительства, это меня совершенно не касалось!
И что это за формулировка: “Слиозберг могла слышать разговор”? Могла слышать, но не слышала. Нельзя же убивать человека только за то, что он “мог слышать”! Кончила я тем, что попросила судей, когда они будут решать мою судьбу, вспомнить, что у меня двое маленьких детей.
Я произнесла отличную речь, но она мне не помогла. Был момент, когда мне показалось, что меня никто не слушает.
– Суд удаляется на совещание.
Судьи встали и вышли. Когда открылась дверь, я увидела в комнате накрытый стол, вазы с фруктами, стаканы.
Часы пробили один час.
Через пять минут судьи вошли и председатель прочел: “…Осуждается на восемь лет тюремного заключения со строгой изоляцией и четыре года поражения прав”[22].
Меня как кипятком ошпарило. Я обернулась и увидела Попова в дурацкой позе, с открытыми, как для объятия, руками. (Потом я поняла, что женщины падали в обморок, а Попов их подхватывал.) Я не упала в обморок, я оттолкнула Попова и побежала по коридору. Кажется, я хотела убежать. Потом меня пронзила мысль – “тюремное заключение”. Я даже не знала, что бывают такие приговоры. Я остановилась и обернулась к Попову, который шел за мной по пятам.
– Мне послышались слова “тюремное заключение”. Что же, я буду восемь лет сидеть в тюрьме?
– Да, таков приговор.
– Ах, зачем я унизилась и сказала им про детей! – воскликнула я.
– Это вы хорошо сделали, у вас предполагалось поражение прав на пять лет, а снизили до четырех.
(Потом я узнала, что у всех было поражение прав на пять лет.)
Меня ввели в большой зал, где уже было человек десять осужденных. Между ними я встретила Женю Гольцман и Женю Быховскую. Обе получили по десять лет тюрьмы. Женя Быховская – одиночного заключения без права переписки.
Все сидели молча, убитые. Никто не плакал.
В этот день осудили около ста женщин. Суд заседал шестнадцать часов, в среднем на человека десять минут.