Путь кочевника - стр. 18
В компаньоны никого не приглашал, пил один и закусывал сладкими огурцами, сорванными прямо с грядки. Выпив пару стаканчиков, дед Пушкин садился перед домом на поленницу, где несколько чурбаков были сложены у него в виде кресла, вытягивал из кармана жестянку с табаком и скручивал себе «козью ногу» – лихую папироску, похожую на маленькую остроугольную трубку… насыпал в нее крошеный табак и дымил со складной миной на лице.
Мимо проходили люди, дед ворчал на них, пыхтел, окутывал едкими дымными клубами, разговаривал сам с собою – ему не хватало собеседников, а брать кое-кого в свою «компанию» он не хотел.
Мичман Яско был первым, до кого он снизошел. Во всяком случае, дед Пушкин проявил к нему интерес.
Сидя перед поленницей, как директор перед своим большим, почти промышленным хозяйством, дед потихоньку дозревал и вскоре заводил песню. Поначалу пел негромко, даже интеллигентно, можно сказать, но потом алкоголь брал свое, и Пушкин начинал реветь. Рев этот был слышен далеко – сразу было понятно (слышно же хорошо), что поет фронтовик. И песни у него были фронтовые.
Песни в конце концов доходили и до бабки, которая привычно возилась в доме и за стуком рогачей и ухватов мало чего слышала. Но рев деда был сильнее звука инструментов, которыми бабка двигала кастрюли и горшки, и результат оказывался один – разъяренная бабуля выметывалась на крыльцо, хватала деда за воротник и тащила в дом.
Поскольку дед Пушкин конструкцию имел совсем не богатырскую, то бабка без особых усилий справлялась с ним, и рёв старика исчезал за дверью, будто в сундуке, у которого захлопнули крышку.
Надо заметить, что биография у деда была героическая – он прошел войну, в Сталинграде был тяжело ранен, но военную службу не оставил – остался в действующей армии. Конец войны он провел в похоронной команде – опытные солдаты нужны были и в таких второразрядных частях, ибо иногда даже врачи не могли отличить мертвого солдата от живого, а дед Пушкин отличал всегда – чутье на живых людей имел. Оно его не обмануло ни разу – ни разу, вот ведь как.
Вместе с мичманом они тогда неплохо полакомились дедовой самогонкой, и дед Пушкин признал Яско своим, назвал его близким другом. Ни с кем в селе дедок не здоровался, а с Яско теперь здоровался всегда. Уважительно, за руку.
Остальных же односельчан своих продолжал не замечать. Вот такой оказался дед Пушкин. Хотя по натуре был добрый, даже очень добрый. И общительный, если найти к нему подход. Расскажет все и о жизни своей, и о прошлом, которое было до него, и об истории с географией. По засечной казачьей полосе.