Путь Долгоруковых - стр. 2
Посуда была оловянная, только кунган, которым хозяин явно гордился, – серебряный, восточной работы, извлекаемый на свет лишь по особому случаю.
– Венгерского у нас в заводе нет, не обессудьте. Вот наливочки не угодно ли откушать? – потчевал хозяин.
После наливки явились щи из солонины («Убоинки еще нет, не побрезгуйте») и два ставца с жареными цыплятами и пшенной кашей. Гости оказались непривередливыми, только старшая из дочерей, Екатерина, почти ничего не ела; ей как будто нездоровилось, и теперь, когда на ее лицо падал свет, видны были синие тени под глазами. Мать начала было пенять ей, подкладывать кусочек понежнее, но Долгоруков цыкнул на жену, и дородная его супруга словно съежилась и сникла; непрошеная слеза скатилась по дряблой щеке и с подбородка капнула в тарелку.
Когда подали пироги с рыбой, на лестнице послышались быстрые и громкие шаги со звоном шпор, дверь распахнулась, и на пороге появился офицер в мундире Преображенского полка. Щелкнув каблуками и слегка наклонив голову в треуголке, он отрекомендовался:
– Капитан Петр Воейков с комиссией от Сената! Господину Алексею Григорьевичу Долгорукову высочайшее повеление!
Все за столом вздрогнули; Прасковья Юрьевна испуганно перекрестилась.
– Его светлости! Князю! – прорычал Долгоруков. – Шапку долой!
Нимало не смутившись, капитан сделал два шага вперед, снял треуголку и размашисто перекрестился на иконы, затем достал из-за пазухи свернутую в трубку бумагу с печатью.
– Князю Алексею и князю Ивану Долгоруковым приказано сей манифест прочитать и кавалерии сдать, – объявил он.
Сопя, как бык, Долгоруков взломал печать и стал медленно читать бумагу. «Объявляем во всенародное известие… Князь Алексей Долгорукий с сыном своим Князь Иваном и с братьями родными… Богу противным образом… блаженныя памяти Племянника Нашего… привели на сговор супружества к дочери его Княжне Катерине… Многие непорядочные и противные дела… Многий наш скарб к себе забрали и заграбили… По Государственным правам подлежали жестокого истязания, однако ж Мы, Наше Императорское Величество, того чинить им не указали, а повелели ему Князь Алексею с женою и со всеми детьми, кавалерию сняв, жить в дальних деревнях… Анна. Апреля 14 дня 1730 года».
Воейков насмешливо наблюдал за ним. Прасковья Юрьевна растерянно переводила взгляд с мужа на сына и обратно, пока не устремила его в красный угол и принялась часто креститься, шевеля губами. Дочери сидели, опустив головы; Иван побледнел, в глазах Наташи застыл испуг; Николай двигал желваками; Алексей в упор рассматривал преображенца, словно примеривая его мундир на себя; только младший, Александр, хотел есть дальше, но, видя, что никто не прикасается к еде, с сожалением положил свой кусок обратно на тарелку.