Путь диких гусей - стр. 11
Он усадил Кучума на остывшую, влажную от утренней росы попону, вытащил из-за седла небольшой бурдюк с вином и заставил хана едва ли не силком сделать несколько глотков. Не в первый раз приходилось ему видеть бессмысленные припадки злобы, после которых Кучум становился вялым и беспомощным, как человек, перенесший тяжелый недуг. Хан бледнел лицом, руки у него тряслись, как у немощного старика, глаза блуждали, не задерживаясь ни на чем, и наступала полная апатия ко всему вокруг.
– Эй-й-й… Какой ты, однако, злой, как кровь увидишь! – сплюнул Алтанай на землю, отойдя в сторону.
Он и сам побаивался Кучума в редкие приступы ярости, когда для того не было ни правых, ни виноватых, ни родных, ни близких – все враги.
Раз на бухарском базаре к нему пристал какой-то пьяный оборванец. Нукеры не смогли вовремя удержать хана, зазевались. Кучум рубил саблей рухнувшего от первого же удара беднягу до тех пор, пока на него не набросились около десятка нукеров, не оттащили, не увели с базара. Никогда нельзя было предугадать этого перехода от привычного ровного состояния к безудержному, всесокрушающему гневу.
Алтанай догадывался, что во внешне здоровом и крепком человеке живет какой-то недуг, унаследованный от предков, владык Золотой Орды, по чьему приказу умерщвлялись тысячи людей за один неосторожно брошенный косой взгляд, за резкое слово.
У Кучума не было той власти, того былого размаха и необъятности. Он даже не был ханом в привычном смысле слова – всего лишь один из многих побегов на давно засохшем и почерневшем за давностью лет древе рода великих монгольских каганов. Но его кровь, властность, привычки и, в конце концов, неуемная ярость – это наследство перешло к Кучуму в полной мере. «Такой человек что среди друзей, что среди врагов одинаково опасен», – говорят на Востоке.
Меж тем Кучум начал мало-помалу приходить в себя, и теперь, судя по всему, ему было неловко перед Алтанаем и Сабанаком, вернувшимся с белым, как тюрбан шейха, лицом обратно к костру.
Солнечные лучики потянулись через расступившиеся перед ними узкие стволы берез, создавая длинные ломкие тени и делая все вокруг зыбким, молодым, радостным.
Только трое сидевших у потухшего костра мужчин не выглядели радостными. Скорее наоборот, они испытывали разочарование от прихода нового дня, чистого утреннего воздуха, приятно щекотавшего ноздри, легкого ветерка, отгоняющего надоедливый гнус. Долгое время никто из них не проронил ни слова, сосредоточенно вглядываясь в серый пепел остатков костра, словно там невидимой рукой кто-то начертал таинственные знаки, сообщающие их дальнейшую судьбу.