Пустота - стр. 27

Они помахали ему и отозвались:

– Хай, Толстяк Антуан! Толстяк Антуан!

Можно подумать, не ожидали его застать в пятом часу утра на корабле, которым владели все трое совместно. Поднявшись на борт, женщины врубили «Радио Ретро» и принялись подпевать старым хитам, от «Ya skaju tebe»[11] до недооцененной, но длинной кавер-версии «Народа ящериц из бездны времени» Фрэнки Хэя. Преодолевая сонливость, они периодически взрывались энергичными перепалками и высказывали много дивных новых идей о сути вещей. Вскоре, клюя носами, но то и дело подхихикивая, женщины принялись изучать груз.

– Толстяк Антуан, – заключила Ирэн, – оно большое.

– Ты так считаешь? – усомнилась Лив Хюла. – Не такое оно большое, как я ожидала.

Толстяк Антуан посмотрел на них.

– Я вам могу яичницу приготовить, – предложил он.

Обе полагали поистине удивительным, как Антуану удается сохранять свой новый стройный облик, если он только и делает, что ест.

– Можем яичницу в рубке поджарить. Кофе и хлеб тоже есть. Хлеб, правда, клейкий.

Ирэн обхватила его руками за шею:

– Или… Толстяк Антуан, послушай! Лив, ты тоже послушай! Или можем проехаться на рикше до Ретайро-стрит и потанцевать! Или пирожных поесть!

Лив тем временем опустилась на колени и заглянула в иллюминатор.

– Не слишком впечатляет, – заметила она.

– Моя очередь, – оттолкнула ее Ирэн. – А что это за саркофаг?

– Я там ничего особо интересного не вижу, – сказала Лив Хюла. – Можно свет включить? – Она перелистала декларации на груз.

– «М. П. Реноко», – прочла она. – «Товары длительного пользования. Транспортировать с осторожностью. Документы прилагаются». И куда мы это везем?

– Да Луш-Филд, – сказал Антуан, – где-то на планете X. Это в пятидесяти световых вниз.

– Толстяк Антуан, всё на свете в пятидесяти световых вниз.

Ассистентка снимала угол у знакомой женщины по фамилии Бонавентура, хозяйки бара на Стрэйнт-стрит рядом с Зоной Явления. По ночам факелы взлетающих ракет озаряли комнату, пронизывая теплый воздух светом и вызывая впечатление скверного сна в баке, психической отдачи от ретрансляции механизмами бака мыслей и чувств прошлых клиентов. Они выступали на стенах многослойным цветастым вихревыпотом, точно граффити, нанесенные друг на дружку. Карты, артефакты, иномирские бабочки и всякое такое. Она привыкла. Ей это нравилось – хотя слово «нравиться» она никогда не применяла к описанию собственных эмоций. Иногда ассистентка размышляла, чьи сны ей снятся здесь.

Вечером в тот день, когда она впервые услышала слово «Перлант», через стену в комнату вошел человек, которого звали Гейнс. Она тут же поняла, что это не иллюзия из прошлого. Его появление испугало ассистентку. Выкройка, среагировав на испуг, активировалась; но Гейнс каким-то образом ее отключил. Ассистентка вскочила с кровати и замерла в центре собственной комнаты, нагая и растерянная, как ребенок, слишком поздно увидевший грозящее наказание, а Гейнс тем временем обошел ее, как неодушевленное существо, и направился к окну, точно она была магазинным экспонатом и не представляла для него никакой ценности.