Пустота - стр. 75
Я не мог просто идти. Теплица требовала движения. Она хотела, чтобы мне стало плохо. И я побежал вперёд по дороге, потея и глотая ледяной февральский воздух. Побежал, ещё больше заполняя ботинки комочками снега и насыщая завязанный петлёю шарф собственным малосольным, огуречным потом.
Весь мир – просто белый лист бумаги, а я, словно чернила, пачкаю его, бегу по странице, провожу линии, которые ничего не значат. Я и сам ничего не значу. Просто занимаю место, пространство в подъезде мира. Кстати, про подъезд. Именно там я и остановился. Остановился и прислушался к его шипению, его шороху. По лестнице полз человек в черной шапке и водил кисточкой по стенам. Он красил подъезд в зелёный, капустный цвет. Он делал стены моего подъезда какими-то змеиными, плесневелыми, ещё более мрачными. Человек будто сдирал кожу с моего подъезда, показывал его мясо, обнажал его истинную сущность. Я чувствовал запах краски. Такой опьяняющий, кислый, заслоняющий трупную вонь, идущую от этих стен. Наркотический угар, кладбищенский хохот, разрывающаяся от любви душа, безумие, страх, жажда наживы… Всем этим человеческим смехом наполнены стены. Они, как губки, хранят в себе память о том, что происходит.
Главное, прислушаться к шёпоту, доносящемуся из стен и подвалов… И я прислушиваюсь, разбираю слова, даже целые истории. О том, как сороколетний мужик колол в вену героин и дёргался, словно на электрическом стуле, в то время как маленький сын смотрел на папу и не понимал, что с ним происходит. О том, как муж отвёз свою жену на кладбище, избил и кинул в могилу. И всё потому, что кто-то сказал ему, что она с кем-то ему изменила. Алкоголь, петля, скандалы драки. Как в самой идиотской, смешной российской чернухе. Когда всё это закончится? Когда дно, наконец, перестанет расширяться и засасывать нас вниз, в большую черную дыру? Хотя почему чёрную? Теперь она – зелёная. Крась эту стену, человек. Пока я жду аппендицит этого мистического бетонного организма. Аппендицит под названием «лифт».
Лифт идёт медленно, а мое сердце разрывается. Я снова вспоминаю Полину… Она была такой хорошей, умной… У неё был такой мелодичный голос, такая походка, такие мягкие волосы… Чёрт, пошла она в жопу. Я не должен думать о ней. Не должен думать ни о ком.
Я пронзаю сосущее мою кровь воспоминание осиновым колом, и оно уходит куда-то, растворяется в запахе краски. Я давлю Полину, залепляю образованную ей дыру грязным пластилином, который остался ещё с начальной школы. Не думать о ней, о фигуристке, об Алисе, о собственном безумии, о собственной слепоте. Просто встать посреди улицы и чувствовать пустоту. Это лучше, чем ощущать постоянную, непрекращающуюся боль… Хотя пустота тоже включает в себя боль. Боль – это архитектор пустоты. Она подвешивает твою душу на верёвке и заставляет её задыхаться.