Пушкинский том (сборник) - стр. 53
И огромный пароход стоял на улице в Коломне в 1824 году, и туалет был воздвигнут на месте церкви Покрова уже в наше, советское время.
И недостачу пуговицы на хлястике пушкинского сюртука наблюдали в 1836 году.
Или про бороду…
Когда Пушкин возвращается из Болдина с бессмертным «Медным всадником», Киреевский в письме Языкову так свидетельствует об этом: «Когда Пушкин проезжал через Москву, его никто почти не видал. Он никуда не показывался, потому что ехал с бородой, в которой ему хотелось показаться жене».
Так что фраза из отчета нашего безумца Игоря, что Пушкин написал «Медного всадника», «пощипывая отрастающую бородку», также является подлинным, единственно живым свидетельством очевидца об истинных обстоятельствах создания шедевра.
VII. Занавес
Документальная пьеса
На опущенном занавесе – хрестоматийные лики:
Овидий и Вергилий, Данте и Петрарка, Рабле и Вийон, Руставели и Саади, Ду Фу и Ли Бо, Шекспир и Сервантес, Шиллер…
7 апреля 1824 года.
Занавес подымается, открывая тьму и молчание предстоящего времени.
Тишина нарушается птичьим пением. Рассветает, и верхняя треть сцены озаряется небесным праздничным светом и музыкой: все лики с занавеса оказываются там как живые: восседают в лавровых венках, тогах и позах, как на Тайной вечере, вкушая некую амброзию из золотых кубков, цитируя друг из друга.
Рай, небесный поэтический синклит… Жюри.
– Все ли мы наконец в сборе? – спрашивает Овидий.
– Пожалуй, все, – говорит Данте и поворачивается к Шиллеру:
– Кто-нибудь остался на Земле?
– Гёте, – отвечает Шиллер.
– Ну, этот еще не скоро умрет, – вздыхает Овидий. – Всех переживет.
– Он считал дураком всякого, кто умирал рано, – подтверждает Шиллер.
– Последнее не лишено смысла… – вставляет Мэтр Франсуа.
– А сам «Вертера» написал… – вздохнул Шиллер почти с обидой.
– Молодо-зелено, – сказал Шекспир. – Как Байрон… Байрон, вот кто еще жив!
– Живой повеса! – отмечает Вийон с удовлетворением в голосе.
Входит Байрон в белоснежной рубашке с кровавой раной, как орденом или розой, на груди…
– Ну вот… Откуда ты, милорд?
– Из Греции, вестимо.
– Поторопился ты, милок, – вздыхает Руставели. – Присаживайся, отдохни.
– Вот тут как у вас… – говорит Байрон, с удивлением разглядывая исчезнувшую на груди рану.
– Мне пора, – говорит Овидий, сбрасывая с головы лавровый венок. – Я – свободен!
Овидий испаряется, все провожают его взглядом.
– Итальянец, а ушел по-английски, – комментирует Сервантес.
– Счастливчик! – вздыхает Шекспир. – Так я и не понял, зачем люди так жаждут бессмертия… Легко ли таскать свое имя тыщу лет??
– Что ты всё вопрошаешь, как Гамлет? – вставляет Мэтр Франсуа.