Пушкин и Романовы. Великие династии в зеркале эпох - стр. 8

И вновь строки из «Бориса Годунова». Царю доносят о Шуйском, что:

Катастрофа

Итак, одним из тех, кто поставил свою подпись под историческим документом, был Фёдор Семёнович Пушкин, стряпчий на Земском соборе 1613 года.

Родной брат Фёдора – Тимофей Семёнович – прямой предок поэта в восьмом колене. Вот его славный послужной список: Тимофей Пушкин числился «в 1597 году головою при Черниговском воеводе Ф.И. Шереметеве, в следующем – головою же… в Серпуховском Государевом по Крымским вестям походе, в 1601 году – в Цареве-Борисове городе, а в 1618 году находился воеводой в Цивильске».

«Возвышение Пушкиных, начавшееся в последней четверти XVI в., продолжалось при первых Романовых, – полагал академик С.Б. Веселовский, – хотя в бурях Смутного времени Пушкины понесли довольно значительные потери. Пушкины были на подъёме приблизительно сто лет и в третьей четверти XVII в. достигли вершины своей славы и могущества. Однако в то же время становятся заметными признаки упадка. В последней четверти века мы наблюдаем несомненный упадок всего рода, завершающийся катастрофой 1697 года».

Что же это за «катастрофа 1697 года», имевшая столь печальные последствия для пушкинского рода? Поэт в «Начале автобиографии» посвятил ей несколько строк: «При Петре I сын его, стольник Фёдор Матвеевич, уличен был в заговоре противу государя и казнен вместе с Циклером и Соковниным».

Молодой стольник Фёдор Пушкин, сын боярина Матвея Степановича, был в рядах заговорщиков И.И. Циклера и А.П. Соковнина (Фёдор был женат на дочери Соковнина), покушавшихся на жизнь Петра I.

Император Пётр I

В «Истории Петра» поэт так описал эту семейную трагедию: «Окольничий Алексей Соковнин, стольник Фёдор Пушкин и стрелецкий полковник Циклер сговорились убить государя на пожаре 22 января 1697 ‹…›

Пётр приказал гвардии капитану Лопухину в назначенный час быть с командою в такой-то дом (к Соковнину?), а сам, не дождавшись, приехал туда с одним денщиком… Заговорщики захвачены были в Преображенском и казнены четвертованием 5 марта.

Пётр во время суда занемог горячкою; многочисленные друзья и родственники преступников хотели воспользоваться положением государя для испрошения им помилования…

Но Пётр был непреклонен; слабым, умирающим голосом отказал он просьбе и сказал: надеюсь более угодить Богу правосудием, нежели потворством».