Пушки заговорили. Утренний взрыв - стр. 49

– Юго-Западным – генерал Иванов, а Северо-Западным – Жилинский, – без запинки ответил Геня.

– Очень хорошо-с, Иванов, Жилинский… Кто же они такие? Какие подвиги за ними числятся? Не знаете?

– Понятия не имею.

– А вы? – обратился Сыромолотов к Саше.

– В японской кампании, кажется, участвовали, – сказал Саша.

– То есть помогали ее проиграть? Почему же они назначены на высшие посты в эту кампанию, если только всего и сделали, что проиграли ту?

Покивав головой, старик отозвался на это:

– Да, вот именно!.. Скобелева отравили в Москве, – не по шерсти, не по шерсти гладил… Против немцев вздумал выступать… А Куропаткина, Куропаткина если бы назначили, этот бы…

– До Урала отступал бы, – договорил за «деда» Саша.

– Вот Скобелева вы вспомнили, Петр Афанасьевич, – оживленно подхватил слова старика Сыромолотов, – и ведь у Скобелева в штабе художник Верещагин был!.. Никому не говорил я, что мне думалось, но раз к случаю пришлось, скажу вам: очень бы мне хотелось посмотреть своими глазами – глазами художника – в пасть этому самому волку, Петр Афанасьевич, – и вот почему я насчет генералов заговорил.

– Штаб Скобелева где был? – спросил вместо «деда» Саша.

– Там же, где были военные действия, – ответил Сыромолотов.

– А штаб генерала Иванова, я слышал, в Киеве, – сказал Саша. – А Жилинского, кажется, в Вильне, откуда до всякой пасти очень далеко.

– А если вам прямо на фронт ехать, то куда же именно? В какой-нибудь полк только, а иначе вы никаких военных действий не увидите, – сказал Геня.

– Гм… военные действия… Их вам лучше всего совсем не видеть, – медленно проговорил старый Невредимов.

– Не видеть? – переспросил Сыромолотов, так как не понял старика.

– Вот именно, не видеть, – повторил тот. – Для чего вам видеть?.. Для картины, что ли?

– Для картины, конечно.

– А что же можно показать на картине? Один какой-нибудь только момент?

– Только момент, да, – согласился Сыромолотов.

– А война-а…

– Я понимаю то, что вы хотите сказать, – перебил Алексей Фомич. – Война такая, как современная, как ее уложить в одну картину? А если… если написать серию картин: десять, например, пятнадцать, двадцать?

Старик кивал головой, точно переживал слабость живописи там, где суждено, быть может, долгие месяцы творить историю десяткам миллионов людей, и, наконец, сказал:

– Десять картин – десять моментов; двадцать картин – двадцать моментов… Может быть, это дело фотографов, а художник… художник тут решительно ни при чем.

У Сыромолотова давно уже составилось свое мнение о публике вернисажей, публике картинных галерей и о публике вообще.