Пушки заговорили. Утренний взрыв - стр. 43
Он действительно очень быстро набросал голову Гени и торс – больше не могло быть видно в толпе на картине – и тут же сказал: «Готово!» – и, поклонившись, перешел к Саше.
– А мне куда смотреть? – спросил Саша, вытягиваясь во весь рост.
– Ого!.. Да-с!.. Куда вам смотреть – это задача… Однако смотрите, прошу вас, в ту же самую точку.
Так как Саша, благодаря росту, должен был выделяться из толпы, то Алексей Фомич зарисовал его по пояс и отдал ему времени минуты на три дольше, чем Гене.
Однако щедрое послеобеденное солнце, пробивавшееся сквозь льняные, слегка синие занавески на веранду, так озарило вдруг Дарью Семеновну, что она тоже запросилась на картину.
– «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» – продекламировал Сыромолотов, обратясь к ней, подняв карандаш.
– Ну, уж меня-то, старуху, зачем же, – застыдилась Дарья Семеновна и хотела уйти.
– Одну минутку, только одну минутку! – убедительнейшим тоном подействовал все-таки на нее Алексей Фомич и занес ее фигуру в свой альбомчик.
Очень странно вышло для него в этом доме: как будто невидимо рядом с ним здесь была Надя, так быстро освоился он со всеми и так непринужденно чувствовал себя, что хотел уж было поговорить о неизвестной ему Ксении, оставшейся где-то за границей, но его предупредила Дарья Семеновна.
Кивнув на сыновей, она сказала:
– Вот только эти двое пока остались: студентов не берут ведь… А трех старших взяли.
– В армию?
– Ну да, в армию… Один, самый старший, инженером был, теперь офицером стал, прапорщиком; другой тоже институт путей сообщения окончил, в инженерный корпус попал, а третий – он же ведь земским врачом был, – думали мы, что не должны были взять, – нет, тоже в полк попал… Спасибо хоть дочка старшая нашлась, за границей была, наконец-то удалось ей, бедной, до Петербурга доехать.
– А-а, удалось все-таки! – так обрадованно отозвался на это Алексей Фомич, что даже Геня счел нужным вставить:
– Нынче утром письмо получили.
А Саша добавил:
– Письмо интересное – прямо хоть в газете печатай… Дедушка даже плакал, когда читал.
У Дарьи Семеновны нашлись улежавшиеся уже, раньше снятые груши, и несколько штук их на тарелке поставила она на стол перед гостем, а после того, переглянувшись с Сашей, принесла из комнаты письмо в разорванном конверте и подала Саше. Сыромолотов заметил, что письмо было объемистое.
– Сколько лет вашему дедушке? – спросил он Сашу.
– Восемьдесят шестой год… Хотя иногда он говорит, что ему все девяносто.
– Старики любят иногда прибавлять себе года, чтобы им не было страшно, – улыбаясь сказал Алексей Фомич и добавил: – Если можно письмо это печатать в газете, то, может быть, можно и мне его послушать?