Пуля для карателя - стр. 23
Ломакин перестал отвечать, не реагировал на обидные тычки и лишь злобно пыхтел. Его прогнали темными, уже зачищенными дворами, вывели на дорогу, где стояла автоколонна. Большинство домов на этой улице было разрушено. У зачехленных грузовиков сновали тени солдат. Из темноты доносились одиночные выстрелы, кто-то смеялся, с надрывом верещала женщина. Несколько карателей за ноги вытаскивали из развалин тела, бросали у обочин. В основном женщин – некоторые еще стонали, но выстрелы мгновенно обрывали стоны и мольбы о пощаде…
Ломакина подтолкнули к машине, он самостоятельно и весьма проворно забрался в кузов. Машина была пустая, только на полу поблескивала лужа засохшей крови. Пахло, как в покойницкой провинциального морга, куда давно не завозили хлороформ. «Сидеть и не шевелиться», – предупредил охранник, оставшийся снаружи. Остальные ушли договариваться. Вопросы здесь решались сумбурно и долго. Ломакин тяжело дышал, трещала голова. Яростно чесалась спина, но он не мог ничем себе помочь – руки были связаны ремнем в запястьях. Снаружи потрескивали выстрелы, что-то падало в руинах, перекликались каратели, которые перед выходом на дело, похоже, приняли на грудь. Ломакин терпел – еще и не такое приходилось терпеть. О том, как собственноручно расстрелял членов своей группы, он не думал – обычный эпизод в бесконечной кровавой бойне. Кто свои, кто чужие – все смешалось и стало незначительным. Идеологические установки его мало трогали. Убивать приходилось и чужих, и своих – всякое случалось на войне. Тот же патрульный на разбитой набережной – пришлось убить, чтобы не выдать себя раньше времени. Закричи, что он из абвера, – тупость несусветная. Патрульным до лампочки, а свои бы точно прибили – у Замятина с Ложкиным отличная боевая подготовка. Была…
Вопросы, к пущей радости, видимо, решили. В кузов забрались два плечистых гаврика, приказали пересесть дальше, к кабине, сами развалились у края. В кабину прыгнул водитель, завел мотор. Охранники опустили полог, закурили вонючие немецкие сигареты «Oberst». Машина рывками разворачивалась, наезжала на какие-то препятствия, шофер матерился с густым украинским акцентом – водительского мастерства ему явно не хватало. Дальше была дорога. Несколько минут по прямой, при этом рессоры с подвесками подвергались нешуточным испытаниям, потом сворачивали в узкие переулки, снова выезжали на прямую дорогу. Проезжая часть расширилась за счет трамвайных рельсов. Снова проулки, сполохи пожаров. Район был безопасный – противников режима уничтожили или вытеснили. Дважды патрульные проверяли документы, разрешали проезд. Заскрежетали стальные ворота, машина въехала во двор. Здешние обитатели говорили по-немецки и никак не могли взять в толк, за каким дьяволом сюда пожаловали эти гости из «Дирлевангера»? Каратели что-то объясняли на ломаном немецком, тыкали пальцами в задержанного. Это было огороженное высоким забором здание «тюремного типа» где-то в недрах центра Варшавы. Периметр охраняли солдаты Ваффен-СС. Ломакину приказали выгружаться. Он вылез, выворачивая руки, и с трудом устоял, когда спрыгнул. Охранник прижал его к стене. Второй куда-то уволокся. Несколько минут пришлось наслаждаться местными видами. Кирпичная ограда с колючей проволокой, провода с изоляторами, охранные вышки по углам периметра. Просторный двор, мощенный булыжником, трехэтажное здание из красного кирпича – монументальное, старое, покрытое маскировочной сеткой, которая свешивалась с крыши. На окнах решетки, несколько подъездов. Грузовики в дальнем углу, силуэты часовых. Улица Войковская, сообразил Ломакин, район Трибор. Здесь раньше находилась тюрьма жандармерии и тайной полиции рейха. Во дворе зловещего здания постоянно кого-то расстреливали, тела увозили грузовые машины со специальными прицепами. Здесь и нынче тюрьма, черт возьми!