Пуговка для олигарха - стр. 33
Из глубины дома показалась тётя Поля. Она подошла к мужу сзади и положила руки на плечи:
— Ты давно не играл Наймана.
— Я вообще давно не играл.
Надя хотела уйти, чтобы не подсматривать за семейной сценой, но ноги словно вросли в землю, а туман крепко держал за подол ночной рубашки. Тётя наклонилась и поцеловала мужа в шею:
— Сегодня благоприятный день, — сказала она, расстёгивая пуговицу, — ту самую, которую Надя пришивала утром. — Врач сказал, что надежда есть, и мы должны пытаться…
Надежда на что? Дядя откинул голову, позволяя себя целовать. Он по-прежнему задумчиво смотрел в пустоту. Тётя пробежалась наманикюренными пальчиками по остальным пуговицам и стащила рубашку. Небрежно бросила на пол. На широкой груди матово блеснул деревянный крестик.
Какое-то гадкое и тёмное чувство шевельнулось в Наде — то ли ревность, то ли зависть, то ли обида. Как будто она имела право обижаться! Убежать бы, чтобы не растравлять беспричинную злобу, но тело не слушалось. Задрожав от внезапно пробравшего холода, Надя продолжала наблюдать.
— Поля, я думаю, что пора прекратить попытки. Это слишком мучительно для нас обоих. В конце концов, есть Рафаэль, а скоро, возможно, появятся внуки. Ему двадцать четыре года, он в любой момент может встретить девушку и создать семью…
— Ну какие внуки, о чём ты говоришь? — перебила тётя и села на него верхом, взмахнув полами чёрного шёлкового халата, как крыльями. — У нас ещё будут дети, поверь мне. Я рожу тебе прекрасного сына… Взамен того, которого мы потеряли…
Она что-то делала руками, скрытыми от глаз Нади. Возможно, расстёгивала брюки. Или чего похуже… Вот теперь точно пора уходить! Надя сделала шаг, наступила на хрупкую веточку и в испуге замерла. Тихий треск мог услышать только человек с абсолютным слухом. Взгляд дяди сфокусировался: он смотрел прямо Наде в глаза. Она прикусила губу и медленно отступила в темноту, ругая себя за любопытство и надеясь, что дядя никому не расскажет, что гостья из Юшкино подсматривала за родственниками.
***
Новый завтрак мало отличался от предыдущего: те же яйца на серебряных подставочках, тот же смузи — только в этот раз не зелёного цвета, а бурого.
— Малина-шпинат, — пояснил Рафаэль. — Получше, чем кейл, попробуй.
— Для умного и ответственного человека польза превыше удовольствия, — менторским тоном отчеканила тётя.
Надя кивнула, боясь посмотреть ей в лицо и прочитать то, что дети не должны знать о взрослых. Эта информация никогда не интересовала Надю. Ей повезло: в старом юшкинском доме было достаточно комнат, чтобы дети и взрослые спали отдельно. Когда родители шумели ночью в спальне, Надя засовывала голову под подушку и думала о чём-нибудь своём. О школе, об уроках, о красивых дамах, которых она видела на обложках журналов, продававшихся на почте. Мысль о близости родителей вызывала у неё смятение, ей не хотелось об этом знать — может быть, любовь к отцу заставляла испытывать глупую детскую ревность. Мой папа, только мой! А когда после его смерти в доме повадился ночевать Маратик, Надя нашла лучший выход: надевала наушники и слушала музыку. Иногда так и засыпала под песни Лазарева или певицы Максим. И ревности не было — лишь отторжение и ненависть к толстопузому приставале.