Публичное одиночество - стр. 128
Демократия – в первую очередь уважение к другому.
Ну о какой демократии можно говорить, когда в нашем парламенте люди с места орут на президента страны, которого сами же избрали?.. (I, 41)
«Наши» демократы
(1993)
Да, я пришел тогда <в 1991 году> в Белый дом, но отнюдь не для того, чтобы защищать так называемую «демократию», ибо не верил в те дни и не верю сейчас искренности большинства нынешних демократов.
Откуда они, извините, взялись? С Луны свалились? Из цивилизованной, имеющей глубокий опыт парламентаризма Англии приехали? Из подвалов диссидентских на свет вышли?
Нет!
Это все те же большевики, которые по многу лет сидели в обкомах, райкомах, центральных комитетах, преподавали научный коммунизм (как Бурбулис), предавали анафеме капитализм (как Костиков), восхваляли в бездарных виршах Брежнева (как Коротич)…
Одним словом, замечательно кормились из партийной кормушки. И вдруг, однажды, объявили себя демократами. То есть уснули красными, а проснулись уже трехцветными. Ну как я мог такому стремительному превращению поверить?..
Поэтому еще в августе 1991-го я знал и, кстати, говорил: это все тот же большевизм, только иной раскраски.
Разве нет? (I, 53)
(1995)
Демократы?!
Но разве они чувствуют, знают Россию?
Да, есть среди них ученые ребята, которые изучили все экономические системы, существующие в мире. Но то, что применимо в Голландии, часто не применимо у нас.
Не опираясь на исторические, культурные традиции, ни одна реформа не может стать народной.
Это будут опять «петровские реформы» – через отрубание голов и вгоняние людей из удобных валенок в лаковые ботинки, хотя грязи кругом по пояс… (II, 29)
(2011)
В августе 1991 года был митинг по поводу победы над путчистами. Кроме Ельцина там стояло много людей. Кто-то из стоящих на балконе военных спросил меня: «Ничего тебе это не напоминает?» Я сказал: «Нет». И он ушел.
Я задумался, и что-то у меня внутри сжалось. Всеобщее ликование, а на трибуне, за исключением харизматичного Ельцина, – кто? Разве такой должна быть Победа, которая перевернула историю страны?
Через десять лет не осталось никого из тех, кто ее делал. Где они, где их слава, где память о них?
Они смылись… (I, 155)
Русская православная демократия
(1990)
Мы так много говорим теперь о демократии, не всегда понимая, а может быть, и не желая понять, что демократия была и в России, но только иная: равенство перед единым Законом Божиим…
Потому-то равенства, которое принесла революция, можно было достичь, только истребив равноправие, существовавшее в храме, а заодно и сам храм. (I, 33)