Птичка польку танцевала - стр. 32

– Хочешь поиграть в моей гримёрной? Покажу тебе краски и ещё много интересного.

Впервые у Анны появилась нормальная грим-уборная. До этого в её жизни бывали маленькие комнаты на много человек, или, того хуже, какие-то продуваемые ветром будки, в которых надо было быстро-быстро переодеться, загримироваться, чтобы выпорхнуть наружу этакой жар-птицей.

– Я хочу домой… к маме, – прошептала девочка, из последних сил сдерживая слёзы.

– Анюта, да мы ведь только пришли! – взмолился Иварсон. – Ну не бойся, не бойся, никуда я от тебя не уйду.

А Пекарской на ухо он прошептал:

– Это я хитрил, – его глаза заговорщицки блеснули. – Я нарочно хотел их вдвоём оставить, чтобы они потихоньку привыкали друг к другу… Ну ничего, мы это преодолеем!

Иварсон снова взбодрился.

– Главное, смотреть на всё с улыбкой. Хорошее легкомыслие помогает в жизни!

Действительно ли он был так лёгок или играл сейчас одну из своих лучших ролей? Иварсон считался мастером трагикомедии. Клоун с поднятыми бровями на измазанном белилами лице только что плакал, вытирая слёзы отрывистыми жестами. И вот он уже напевает французскую песенку.

Его окликнул хореограф Степнович.

– Сергей, я вижу, ты привёл свою красавицу танцевать у меня балете.

Девочка улыбнулась, она хорошо знала дядю Костю, они жили в одном доме.

– Пойдем гулять по театру? – позвал он.

Анюта счастливо закивала головой и побежала впереди хореографа, размахивая руками, как птичка крыльями.

– Нет, вы только посмотрите! Теперь я ей не нужен! – рассмеялся Иварсон.

Уходя, он обратился к Анне:

– Всё-таки подумайте о Бердышеве. Мне кажется, вы очень подходите на роль певицы. Там заграничное кабаре, гротеск и пародия. Ваше амплуа!

– У меня нет опыта в кино.

– Ну вот и появится. Заодно пройдёте «крещение» первым планом, оно актёру много даёт. Не замыкайтесь в одном жанре!

Возле Торгсина дворники в старорежимных белых фартуках кричали друг другу что-то по-татарски и вовсю махали лопатами, сгребая грязное снежное месиво. Неожиданная оттепель прибавила им работы.

Анна шла по Петровке, попадая своими заграничными ботиками в лужи, уворачиваясь от капели и опасливо поглядывая на огромные сосульки над головой. Пусть этот город не пронизан солнцем и нет в нем говорливой южной толпы, и нет Андреевского спуска с такой родной шершавой брусчаткой, нет волшебной аллеи, в сомкнутых кронах которой блестят горячим золотом купола Святой Софии. Но Москва распахнула для неё объятия, назвала своей. А люди… Что ж, по опыту общения с северянами Анна уже знала: если преодолеешь ледяные торосы, обязательно попадёшь в ласковое море.