Птичка для Пилота - стр. 54
– Я никогда этого не видела, – улыбнулась я, успокоившись, что Лина хотя бы со мной разговаривает.
– Тогда я покажу, – Лина вдруг затряслась, как эпилептичка, подняла руки, как зомби из фантастических фильмов, закатила глаза и стала оседать на пол. Я так растерялась, что даже не успела подхватить её. – Черт, как больно! Могла бы хоть попытаться поймать!
Она, конечно, была права, но я настолько растерялась, увидев демонстрацию Лины, что оторопела. Молча наблюдала, как та, кряхтя и потирая пятую точку, поднимается с пола, не в силах произнести ни слова.
– Ты всегда смеёшься, – Лина была растеряна не меньше меня.
– Боюсь, что больше я не смогу смеяться, – какая-то щенячья жалость затопила мое сердце, лишив остатков радости. Я вдруг осознала слёзы мамы, излишнюю эмоциональность отца, озабоченность брата. Если они видели все это воочию, то странно, что они вообще позволили мне выпорхнуть из своего гнезда.
– Знаешь, у всего есть срок, – Лина схватила меня за руку, втащила в дом и стала раздевать, как маленького ребёнка. – У горя, потери, болезни, у всего. Вот только у радости и счастья этого срока нет.
– Как это? – я вышагнула из папиных ботинок, которые в спешке надела. – Вчера я радовалась новому заказу, но ведь теперь я этому не радуюсь!
– Нет, но ты помнишь то состояние. Это состояние останется таким. Вспомни первого клиента?
– Ой, – отмахнулась я и пошла за Линой вглубь дома, который, кстати, был зеркальным отражением моего. – Они ещё не были клиентами, просто однокурсники. Марина Власова и Петя Блинов, они просто созданы друг для друга, и никто этого вокруг не замечал. Мы два дня гуляли на их свадьбе! Петька сыпал шутками, а Марина пела романсы под луной. А если уж совсем далеко, то еще в школе…
– Ты улыбаешься, а это то, о чем я говорю. А теперь расскажи свой последний разговор с подругой? – Лина села за стол, поставив передо мной чашку и стеклянный чайник с запотевшей крышкой.
– Она пришла ко мне…
– Нет, дословно.
– Я не помню…
– А какой романс спела Марина последним?
– Не уходи, – довольно быстро ответила я, сама опешив от столь быстрого ответа. Я помнила все, от ясной Луны, до погоды в ту ночь. А слова Люси я не помню, собственно, как и её лицо. Она стала пятном, как от дешевого твёрдого ластика.
– А в чем была подруга?
– В платье… Хотя какое платье, если был январь?
– Точно январь?
– Или декабрь ещё…
– Это вытеснение, именно так работает мозг.
– Я за три года терапии выучила эти термины, – мне почему-то было всегда стыдно признаваться в том, что тридцать восемь месяцев подряд я почти каждый свой день начинала с сеанса психотерапии.