Птицеферма - стр. 13
После меня на Птицеферму еще не привозили никого. И я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть вновь прибывшего с не меньшим любопытством, чем другие. О своей высадке мало что помню – слишком волновалась.
Как и меня в свое время, новичка выводят из шлюза с мешком на голове и со скованными руками. Затем наручники снимают, а мешок сдергивают. По рядам проходит вздох разочарования: далеко, но и отсюда видно, что новичок – мужчина. Была бы женщина, местные «холостяки» уже бы довольно потирали руки и спорили, кому она достанется. Мужчина же вызывает гораздо меньше интереса – гомосексуальные отношения Филином строго воспрещаются.
Но я не ищу себе новый сексуальный объект, поэтому мне по-прежнему интересно.
«Новобранца» грубо толкают в спину, так что он пробегает первые ступени, чтобы не распластаться по трапу, и лишь потом начинает спускаться нормально.
Высокий, худощавый, молодой. Волосы светлые, чуть в рыжину, всклокоченные после мешка, длинные, не до плеч, но длиннее, чем у всех присутствующих здесь мужчин, – можно спокойно заправлять за уши и при большом желании даже собрать в хвост.
На незнакомце – серая футболка и брюки из той же ткани, точь-в-точь как та тюремная роба, в которой я когда-то пришла в себя в комнате для допросов. Босиком, ботинки в руках.
Тюремщик что-то ему говорит. Тот спокойно кивает, затем садится на нижнюю ступень трапа, обувается и только после этого направляется вниз с холма – к нам. Не бежит, не топчется на месте – просто идет. Вообще ведет себя совершенно спокойно.
Помню, я, как дура, оборачивалась на катер, на котором меня привезли, едва ли не после каждого шага. А этот молодец – крепкие нервы.
Погрузка же тем временем окончена. Из катера спускают два квадратных пластиковых контейнера, вываливают их содержимое прямо на землю. После чего все Тюремщики, спускавшиеся вниз, поднимаются по трапу. Последним уходит тот, что держал нас на мушке. Трап втягивается, ревут двигатели.
Катер взмывает в небо так стремительно, что я отвлекаюсь от разглядывания новичка и провожаю летательный аппарат восхищенным взглядом, пока он не пропадает из виду в серых облаках.
Зато остальным не до катера и не до «новобранца», они как по команде срываются с места и мчатся на холм, чтобы поскорее рассмотреть «дары» Тюремщиков.
– Одеяло! Одеяло! – кричит Чайка Ворону, вырвавшемуся вперед.
Это у нас вместо соревнований: кто прибегает первым, имеет право взять себе то, что хочет (кроме медикаментов, разумеется).
Не трогаюсь с места. Стою, обняв себя руками, и все еще смотрю в хмурое небо. Ветер развевает подол моего сарафана и волосы, то и дело бросая их мне в лицо. Но я не шевелюсь, не опускаю глаз. Хочу продлить мгновение – ощущение восторга, полета, мощи, силы, скорости. Кем бы я ни была, я любила летать.