Птица в клетке - стр. 37

Потом я стал с особым вниманием наблюдать за матерью, чтобы понять, известно ли ей о том происшествии. Если она что-то и знала, то виду не подала, даже не повела бровью. Пожалуй, стала более скрытной, но все, что она делала, все, что относила наверх или вниз, даже самое интимное, сделалось теперь ясным как день. Мне стоило немалых усилий притворяться, будто я ни сном ни духом не ведаю, что делается у меня под носом ради продления жизни этой чужой женщины, и, открывая рот, я всякий раз боялся, как бы не выдать себя какой-нибудь случайной оговоркой.

Кто же она такая? Как узнали о ней мои родители? А вдруг они состоят в какой-нибудь подпольной организации? Давно ли она содержится взаперти? Несколько лет? Неужели она сформировалась как женщина у нас в доме, в этом тесном, темном закутке? Возможно ли такое? Или же фото для ее паспорта было сделано давным-давно? Я пошел проверить даты, но паспорт исчез: коробки со шпульками на месте не было.

С этого момента весь свой досуг я невольно сверял по этой пленнице, лежащей в темноте вплотную к стенкам. Гадал, какие мысли посещают ее там, под крышей, и что именно думает она обо мне. Боится? Считает, что я ее выдам? Ожидает ли увидеть меня вновь? Поделилась ли с моей матерью? «Ваш сын пытался меня убить». «Будьте осторожны: он знает».

При этом я сознавал, что не сумел подняться до уровня, заданного Адольфом Гитлером, и часто терзался угрызениями совести. Успокаивал себя тем, что особого вреда рейху не принес: в конце-то концов, какие от нее могут быть происки, если она сидит взаперти? Тихонько, как мышь в норе, никому не мешая? И кто может выведать, что я знаю о ее существовании? А кроме всего прочего, у нас в доме она не гостья, а узница.

Приехавший на выходные отец стал обращаться со мной помягче, и мне оставалось только гадать, не прознал ли он о моем открытии, а если прознал, то не поэтому ли сменил гнев на милость. Ответов у меня не было. Я делал всякие намеки Пиммихен, заводил беседы о скелетах в шкафу, о людях, которые подчас не знают, сколько народу живет с ними под одной крышей, но она отказывалась понимать и, думая, что речь идет о привидениях, просила избавить ее от дурацких разговоров. Бабушкино неведение доказывалось и ее поступками: например, когда ввели нормирование продуктов, она то и дело сбрасывала мне на тарелку все, что не доела мама, и не слушала ее возражений. Мама сверлила меня глазами: следила, буду ли я это подъедать, и таким способом, я считал, пыталась выяснить, известно мне что-нибудь или нет. Я отвечал ей таким же твердым взглядом и подъедал все до крошки.