Птица огня - стр. 26
– Если не очень вкусно или слишком мало перца – скажите. Если пиво слишком теплое – я заменю, оно у нас может горчить от этого, – очень тихо сказала она.
– Девушка, и яд, поданный вашими прекрасными руками, покажется божественным нектаром, – соорудил конструкцию Сардан.
Девушка снова… Ну нет, теперь уж точно показалось. Она развернулась, перепрыгнула через уснувшего Пержо и двинулась на кухню.
– Слушай, вот злобная девка! – прогремел чей-то голос из пьяного угла. – Даже не наступила на него, будто он говно какое-то!
– Кормит помоями, целоваться не хочет, даже растоптать – и то брезгует!
– Бестия вы, девушка, просто предательская! – резюмировал стражник.
Сардан положил было ложку на кашу и вдруг понял – что-то не так с этой едой. Во-первых, никакого сала обнаружить не удалось. Во-вторых, каша совершенно холодная, как если бы три дня в погребе лежала. Ну а в-третьих – есть ее совершенно невозможно, твердая она, как полено! Он отхлебнул было пива, но и глотнуть-то толком не успел, как сплюнул обратно. Не пиво – а грязь из лужи!
Девушка ушла на кухню и вскоре вернулась с двумя кружками чего-то мутного. Поставила пропойцам на стол и развернулась было, чтоб идти за следующей порцией, но кто-то из караванщиков опять поймал ее за руку.
– Ну посиди с нами, Аши, чего ты носишься?! – засюсюкал лысый мужчина с катастрофически смятой бородой. – Посиди с нами, вот я для тебя уже на коленях место занял.
Девушка нервно выхватила руку, в глазах мелькнула кровавая ярость. Затем она одернулась, преобразилась, кажется – вот-вот заплачет. А караванщики не унимались.
– Ашаяти, прости меня виселица, где мои блины? Я седеть начинаю.
– Аши, курочка моя, скажи лучше – где мои поцелуи? Полчаса назад заказывал!
Сардану показалось, что девушка сейчас в обморок упадет. Она перехватила его взгляд, поняла, что он что-то хочет – и двинулась между столиков. А он и сам растерялся – не хотелось доводить несчастную.
Она грубо переступила через валяющееся тело, а то вздрогнуло, скрючилось и ухватило ее за ногу липкой рукой.
– Хрясь! Поймал, – заметил Пержо.
Девушка взвизгнула, отпрыгнула, выскочила из слабой хватки.
– Пержо, не пачкай девушку, – попросил кто-то из пьяниц.
Она подошла к Сардану взвинченная, бледная, ладони собраны в кулаки и непонятно – или сейчас рухнет без сознания, или убежит, или плюнет в нос.
– Что-то еще? – спросила она, ища в Сардане поддержку.
– Извините, каша холодная, – ляпнул тот и осекся тотчас.
Нужно было соврать! Подбодрить! Проглотить эту кашу деревянную, вылить под стол ячменное…
Девушка изменилась. Не резко, не в один миг, а постепенно и, можно сказать, – закономерно. Покраснела помидором. Глаза налились кровью. Челюсти сжались. Зубы заскрипели. Ладони собрались в кулаки. Внезапно она схватила стол, за которым сидел этот раздражающий музыкант, и с какой-то невообразимой легкостью подбросила его в воздух. Тарелка с кашей врезалась музыканту в лицо, пиво брызнуло на стены. Стол подлетел, ударился в оконную раму, будто хотел с перепугу выскочить наружу, но формой не вышел, не пролез в отверстие. Зазвенело, посыпалось стекло мелкой крошкой.