Птенец и Зверюга - стр. 42
Никита нашел ближайший телефон-автомат с обязательной инструкцией по пользованию на русском языке рядом с арабским и ивритом и набрал телефон своего друга.
– Вовка, привет! – радостно воскликнул он, услышав в трубке рассудительное и как всегда грустное: «Алле!»
– Никита, это ты? Куда ты пропал? Приехал навестить и исчез. Я же беспокоюсь!
– Да ты понимаешь, так получилось. Я сейчас с Глорией. Она передает тебе большой привет.
– Ей тоже – большой, – с явной ревностью в голосе пробубнил Вольдемар. – А вы где?
– Да вот, понимаешь, такая незадача – мы нигде…
– В каком смысле?
– В смысле, мы на улице и ищем пристанище на сегодняшнюю ночь. Только на одну ночь, а завтра мы уедем к морю.
В трубке послышалось напряженное сопение Вольдемара.
– Да-а, – задумчиво протянул он, – и что же вы намерены делать?
– Вовка, выручай, – пошел в лобовую атаку Никита, – мы у тебя сегодня как-нибудь разместимся, а? Только на одну ночь.
Носовое сопение в трубке усилилось.
– А где же вы будете спать?
Никита представил себе маленькую двухкомнатную квартирку без прихожей, в которой каморка Вольдемара служила одновременно и гостиной, и столовой, и классом, где он давал уроки физики балбесам, поступающим в университет. Комнату, где обитали мама и сестра, Самолетов не видел, но, похоже, она была еще меньше.
– Ну, на той кровати, где я ночевал, – как можно более непринужденно, но уже без особой надежды, предложил Никита.
– Ты хочешь на ней разместиться вдвоем?
– Нет, нас тут еще пять человек с чемоданами… – начал злиться на себя, на Вольдемара и на весь мир Никита. – Конечно, вдвоем. Обещаю тишину и порядок.
Он почти физически почувствовал душевные муки человека, находящегося на том конце провода.
– Ты только пойми меня правильно, – после минутной паузы начал его бывший друг, – у меня на руках мать и сестра, и…
– И?.. – уже все понял Никита.
– … и они не поймут, если ты будешь ночевать здесь с девушкой.
Никита представил себе вечно раздраженную, измученную здешней жарой маму Вольдемара. Затем он вспомнил его давно потерявшую надежду выйти замуж очень амбициозную тридцатилетнюю сестру, не способную, а скорее и не желающую ни выучить иврит, ни найти здесь хоть какую-то работу. На секунду ему стало невыносимо жаль придавленного столь тяжкой ношей Вольдемара – умного и романтичного юношу, писавшего когда-то очаровательные грустные стихи на полях физических расчетов.
– Извини, Вовка, я об этом не подумал, – вдруг понял всю нелепость своей просьбы Никита.
– Ты только не обижайся, – грустно ответил Вольдемар. – Если бы ты был один, тогда нет вопросов…