Пташка - стр. 22
А Пташке хоть бы хны. Тогда мы едем на велосипедах через пляж, по дощатому настилу для прогулок, прямо к Стальному пирсу. Мы здорово там проводим время, покупаем столько хот-догов, сколько просит душа, и катаемся на всех аттракционах, которые у них есть. На ужин мы покупаем двухфунтовую коробку «морских» ирисок и направляемся в отдаленную часть пляжа, где нас никто не потревожит. Находим подходящее местечко с теплым песком и зарываемся в него.
Я рассказываю Пташке о том, как его мать отравила сизарей. Он расстроен, и мы решаем не возвращаться домой и не писать, где находимся. Черт побери, моя старуха вечно жалуется, что я много ем, так что теперь у нее будет возможность сэкономить, раз ей не придется меня кормить. К тому же меня достало, что мой старик вечно наскакивает на меня. Пташка заявляет, что, если не считать падения с газгольдера, купание в океане, пожалуй, ближе всего к полету. Говорит, что собирается научиться плавать. Никто никогда не учился плавать так, как это делает Пташка. Ему не хочется плавать по поверхности, как обычным людям. Он зарывается в волны и устраивает то, что называет «полетом в воде». Он задерживает дыхание так долго, что можно подумать, будто он утонул, а затем выныривает в каком-нибудь месте, где ты меньше всего ожидаешь его увидеть, подобно дельфину или еще какому морскому животному. Как раз тогда он и затевает эту дурацкую штуку – учиться не дышать как можно дольше.
В воде я был свободен. Сделав легкое движение, мог взмывать вверх и без особых усилий двигаться в любом направлении. Но по сравнению с настоящим полетом это происходило медленнее, вода больше сковывала движения, и было не так много света. И это не могло длиться долго. Как бы я ни старался, это не могло продолжаться более пяти минут.
Мы покинули воду. Воздух – вот естественное место для обитания человека. Даже если нам приходится волочить ноги по дну воздушного океана, мы живем в нем. Мы не можем вернуться. Теперь наступил век млекопитающих и птиц.
В мире сто миллиардов птиц, по пятьдесят на каждого живущего в нем человека, и никто, похоже, не замечает этого. Мы живем в липком иле на дне безмерности, и никто не возражает. И что должны думать птицы, взирая на то, как мы пресмыкаемся в иле, из необъятности своей среды обитания?
Мы решаем двинуться дальше по побережью, к Уайлдвуду. Обычно моя семья ездит туда каждое лето. Атлантик-сити крупнее, но Уайлдвуд – более открытое, более естественное место.
Мы катим вдоль дороги на наших велосипедах. По-прежнему поглядываем, нет ли полицейских. Какое потрясающее чувство свободы: тебе не надо возвращаться ни в какой дом, никто не ждет, когда ты придешь поесть, и ничего не надо делать, знай крути педали и любуйся пейзажами. Я и не догадывался раньше, насколько связан был всем на свете по рукам и ногам.