Психология и психопатология кожи. Тексты - стр. 14

Также и ребенок выше стоящих классов проявляет примечательную пониженную чувствительность к боли, подобно дикарям и взрослым плебса. Только его гипо– и анальгезия имеет совершенно другие причины. Как известно, он часто переносит инсульты, которые были бы крайне болезненными для взрослого, особенно не реагируя. Возможно, он на миг скривит рот, чтобы, если никто не обратит внимания, быстро снова успокоиться. Вероятно, умная мать способна с легкостью сдуть с него слишком сильную боль, что невозможно сделать со взрослым. Однако все происходит совершенно иначе, если любящие его смотрят на это обеспокоенно. Тогда он начинает рыдать, и тем сильнее, чем усерднее старания его успокоить. Откуда это противоречивое поведение? Кожная и мышечная сексуальность у ребенка не намного сильнее, но диффузнее, что объясняет, например, плохую локализацию его болей. Приносящий боль инсульт сильно возбуждает всю кожную эротику, так что возникает двойное ощущение, не просто неудовольствие, как у взрослого. Если сдуванием боли создается новый раздражитель и доказательство любви его ближних, он тут же успокаивается. Только никогда нельзя вести себя слишком озабоченно, иначе ребенка привлечет желанная возможность сильным выражением боли добиться большей любви, после чего он, конечно, будет рыдать тем сильнее, чем более его будут стараться успокоить.

У здорового культурного человека после завершения пубертата диффузная кожная и мышечная эротика отступает в пользу единственной части тела, генитальной. Только у невротиков сохраняется добрая часть той диффузной инфантильной сексуальности, что позднее впервые делает возможными кожные и мышечные стигмы истерии и травматического невроза. Но и у здорового человека она никогда полностью не угасает, просто создает уже не величайшее сладострастие и конечное удовольствие, а только предваряющее удовольствие, которое повышает генитальное удовольствие ad maximum[38]. В годы пубертата какое-то время в непосредственной близости существуют диффузная инфантильная сексуальность кожи, слизистой и мышц и пробуждающаяся генитальная сексуальность. Это сосуществование создает генитальность переходного возраста, в определенной мере свойственную ограниченным людям и позднее. Как однажды сказал Нестрой[39]: хотелось бы знать, куда деваются все сообразительные подмастерья сапожников, ведь мастера – полные идиоты. Конечно, мастера – солидные люди, у которых эта диффузная эротика ограничена до минимума, чтобы дать место собственно половым органам.

Уже здесь познается большое значение экстрагенитальной сексуальности. Тем не менее я хотел бы пойти еще дальше и прямо утверждаю, что высочайшее культурное развитие человечества привязано к продолжению его существования. У кого есть глаза, чтобы видеть, не сможет закрыться от осознания того, что во второй половине XIX века с ее чрезвычайными прогрессами во всех областях, с прогрессом, далеко превосходящим достижения предыдущих тысячелетий, совершенно очевидно, рука об руку идет и чрезмерный прирост сексуальности, причем преимущественно экстрагенитальной. Только эта эпоха, к примеру, приблизила широким народным массам спорт, т. е. возбуждение кожной и мышечной сексуальности в его самых различных формах: так, скалолазание до альпинизма, плавание, гимнастика и гребля, велосипедный спорт и гонки на автомобилях, игра в теннис и гольф, зимний спорт самого различного рода, а также путешествия и охота в чужих, неисследованных частях света. Таким образом, кожная и мышечная эротика людей стала намного мощнее и распространилась шире не только как создательница предваряющего удовольствия. Ведь и в целом половая жизнь наших культурных народов стала намного интенсивнее. Вопль об изживании индивидуальности не нашел бы такого сильного отклика и не внедрил столько прежде неслыханного в современное воспитание девочек, если бы половое удовольствие людей in toto