Прыжок в высоту. Трансгуманистическая технология - стр. 5
И ещё одна догадка тут же иглой пронзила его мозг: «Мобильник»! Да, да. Мобильник. Он все эти годы боялся смотреть запись того, казалось, самого счастливого вечера дня рождения. Боялся, ибо знал, что невыносимо затоскует, заболит сердце. И вот сейчас он вспомнил, и вот сейчас он понимал. Память о той ситуации, дремавшая все эти годы, всплыла, оттеснив всё остальное. Всё было тогда, как в тумане. И всё же. Он вспомнил, как взял он мобильник, нажал на какую-то кнопку и положил в карман. Кнопка отключения. Запись тогда шла не прекращаясь. Там записан не только тот светлый вечер, но и то страшное убийство его родителей. Там в записи убийцы! Он снова открыл тумбочку и дрожащей рукой потянулся к мобильнику.
4
Догадка его, перешедшая в уверенность, оправдалась. Всё было из-за этих бумаг. Он не знал, как смотреть на них. С ненавистью? Но ведь это была работа отца, порождение его ума, притом гениального ума. Уж в этом-то он сейчас не сомневался. Но причём тут бумаги, причём тут открытие? Главное в его горе – это человеческий фактор. Зависть человеческая, жадность, жестокость. Человек, люди. Язык не поворачивался назвать так убийц его родителей. Но ведь они гордо называют себя людьми. И ходят по земле, и наслаждаются всеми благами жизни. А ведь они отобрали жизнь самых дорогих ему людей. Могли и его жизнь отобрать, но родители постарались во чтобы то ни стало уберечь единственного сына. Его не нашли.
В записи было всё, что так могло бы пригодиться полиции. Убийц было шестеро. Голоса, лица так ясно различимы. Идти в полицию? Но почему-то он не испытывал такого желания. Но почему? Пока не мог этому дать объяснения. Другой бы, может, сразу обратился в полицию. Такая улика, такое доказательство! А он не хотел этого. Почему?
Усилием воли, подавив эмоции и боль сердца, он смотрел и смотрел на эти записи. Вглядывался в каждую черту лица этих убийц. Даже ненависть отступила назад, пропуская вперёд зрительную память. Память и ещё раз память! Глаза его горели от эмоции, пока ему непонятной. Но была она всегда в его душе, укрывшись в неведомых её глубинах. И этот миг – начало её рождения.
Лицо одного из них было ему знакомо. Он стал вспоминать, яростно вспоминать. Может что-то выплывет из долговременной памяти. А долговременная память лихорадочно воспроизводила в изображение тот период жизни, который был для него самым счастливым. Где-то что-то должно находиться в кладовой памяти. Период до шести лет. Пора раннего, далёкого детства. Изображения мелькали то, как в немом кино, то, как в звуковом, ибо щебетанье птиц, стрёкот стрекозы на лужайке перед домом, тембр голосов вокруг также отпечатывались в памяти. Он напряг память.