Прямой наводкой по врагу - стр. 13
До мельчайших подробностей помню знаменательный вечер 21 декабря 1938 года. Закончив приготовление уроков на завтра, я вдруг захотел непременно увидеть Веру. Придумал предлог и с уличного таксофона, робея, впервые позвонил ей домой. (В те годы квартирные телефоны в Киеве были большой редкостью. Но высокий пост Василия Александровича, Вериного отца, – он был начальник службы движения Юго-Западной железной дороги, – давал ему право на домашний телефон.) Попросил у Веры на время эскиз какого-то чертежа, который надо было выполнить спустя несколько дней. Вера сказала, чтобы я пришел за эскизом, она встретит меня в подъезде их дома. Зайдя в парадное, я увидел приветливо улыбающуюся Веру в наброшенной на плечи шубе ее матери. В Вериных руках не было никаких чертежей, и мгновенно мелькнула мысль: «Похоже, меня хотят видеть подольше!» Я последовал за Верой в их квартиру на третьем этаже. Из-за входной двери слышался патефон – кумир публики народный артист Лемешев исполнял «Метелицу».
Мы вошли в гостиную, здесь были Верины младшие сестры Надя и Люба. Как-то незаметно Вера помогла мне избавиться от скованности, робости первых минут пребывания в незнакомом доме. В этот вечер она рассказала, что в детстве обучалась игре на пианино, и даже сыграла что-то из «Времен года» Чайковского. Вскоре появилась Верина мать Агриппина Семеновна. Она сразу заговорила со мной о книгах, рассказала о недавно ею прочитанном, поинтересовалась моим мнением о новых фильмах. Все было очень естественным, и я почувствовал себя как среди давно знакомых людей.
После этого визита мои акции у Веры явно поднялись. Мы стали встречаться довольно часто, даже Люся перестала сопровождать нас. Я многое узнал от Веры во время наших долгих вечерних прогулок. В отличие от меня, выросшего в провинциальной, ничем не примечательной Виннице, Вера к этому времени уже побывала и в Запорожье, где видела торжественный пуск Днепрогэса, и в легендарном городе на Неве, и даже в экзотическом Ташкенте. Моя подруга была отличной рассказчицей, а все, о чем говорилось, было так ново и интересно, что время пролетало незаметно. Нередко, обнаружив, что уже перевалило за одиннадцать, мы бегом возвращались по домам, чтобы избежать гнева родителей.
Временами мы посещали читальный зал центральной библиотеки, где читали книги, которых не было на абонементе. Несколько раз готовились там к сочинениям по русской литературе, подбирая цитаты в дореволюционных сборниках критических статей о творчестве классиков ХIХ века.
Наша дружба становилась все крепче, и весной 1939 года мы с Верой обменялись фотографиями, которые сохранились до настоящего времени. В ответ на мою крохотную, размером 3х4 см, карточку я получил профессионально сделанный снимок, на котором удивительно живая улыбающаяся девочка Вера с неизменной скругленной челочкой в углу лба смотрит на меня добрым, веселым, с едва заметной лукавинкой взглядом. На обороте – надпись «Изе от Веры в знак дружбы. 2 мая 1939 г.». Я почувствовал себя счастливым и каждый день тайком смотрел влюбленными глазами на Верино изображение. (Этому бесценному подарку было суждено пройти всю войну в нагрудном кармане моей гимнастерки, вместе со мной он побывал и под дождями, и в речной воде, и на морозе. В результате любимый портрет оказался сильно пострадавшим, но он мне по-прежнему дорог, я его бережно храню. К счастью, в семейном архиве нашелся другой, отлично сохранившийся отпечаток замечательного снимка.)